Невинные дела (Худ. Е.А.Шукаев)
Шрифт:
Уайтхэч слушал все более внимательно. Хорошо, конечно, что господа генералы видят разницу между лучами Ундрича и тем, что ищет Уайтхэч в течение многих лет. Впрочем, это ясно… Даже генералам-банкирам ясно.
Лучи Уайтхэча! Да, это было прекрасно… И вполне возможно. Но при одном условии: не покидать лабораторию.
Но едва Уайтхэч приходил к этой мысли, как чувство обиды с новой силой поднималось в нем. Реминдол мог тысячу раз повторять свои аргументы — все же Уайтхэч чувствовал, что с ним поступили по-свински.
— Все это хорошо, генерал, — как
— Опять вы свое: лично, лично! — уже раздражаясь, воскликнул Реминдол. — Простите, профессор, мне кажется, вы сами все раздуваете. И, в конце концов, дело действительно примет неприятный для вас оборот, если вы уйдете.
— Почему это?
— Ваше имя достаточно известно, уход ваш не останется незамеченным. А как объяснить его? На вас произвела такое впечатление вся эта история с Ундричем, а ведь она известна лишь в нашем узком кругу. А вы убеждены, что она не всплывет, если вы уйдете?
— Ну, знаете, это зависит от порядочности некоторых людей, — возразил Уайтхэч.
— Допустим, этого не случится. Найдут другое объяснение, не менее неприятное. Подумайте, в какое время вы оставляете работу? Хотите, чтобы вас причислили ко всему этому чьюзовскому окружению, которое призывает ученых бросить военную работу? Вы были на их собрании?
— Я получил приглашение… Но я болен… Впрочем, и здоровым не пошел бы…
— Но вы знаете, что там произошло?
— Вы видите, — Уайтхэч неопределенно показал на свои ноги, укутанные пледом. — До газет ли тут…
— Как, ничего не знаете? Ну, тогда понятно, почему вы продолжаете упорствовать.
И Реминдол, не скупясь на подробности, принялся расписывать все ужасы этого собрания. Уайтхэч слушал и все более задумывался. Реминдол, пожалуй, прав: положение действительно сложилось бы двусмысленное, если бы он сейчас оставил свою лабораторию. Конечно, пойдут слухи: Уайтхэч «забастовал». А как опровергнуть? Жалобой на то, что его обидели? Совершенно невозможно…
— Ваш Грехэм тоже отличился, — продолжал между тем Реминдол, расхаживая по комнате. — Не слышали? Как же! Публично, демонстративно подписал коммунистическое воззвание против атомной бомбы. Тут же, на собрании…
— Грехэм? Не может быть! — в волнении воскликнул Уайтхэч. Он даже приподнялся и сел.
— Не может быть? — иронически переспросил Реминдол, останавливаясь посреди комнаты. — А по-моему, этого и следовало ждать. Достаточно я наслушался от него разных фантазий!
Уайтхэч молчал. Он никак не мог прийти в себя от неожиданности. Итак, Грехэм все-таки сделал то, чего так боялся Уайтхэч. И когда! В то время, как он, Уайтхэч, воображал, будто его ученик терзается по поводу оскорбления, нанесенного его учителю, Грехэм выступил на публичном собрании… Но, может быть, он и сделал это под влиянием обиды?..
— Что же, он отказался работать? — спросил Уайтхэч, глядя исподлобья на Реминдола.
— Нет, надо отдать ему справедливость:
— Отстранить?.. Грехэма отстранить? — Уайтхэч забыл, что он болен: встав с дивана, он вплотную подошел к Реминдолу. У него все кипело внутри от негодования.
— Ну, он еще счастливо отделался, — поспешно сказал Реминдол. — Но невозможно допустить, чтобы директор секретной лаборатории так вызывающе держал себя. Приходится в назидание другим…
— На что ж вы, собственно, надеетесь? Я ухожу, Грехэма выбросили, кто же вам найдет лучи?
— Вы не уйдете, — упрямо сказал Реминдол.
— Нет, уйду! Именно теперь уйду! — закричал Уайтхэч. Он чувствовал, что еще мгновение — и он перестанет сдерживать себя. — Выбросить Грехэма! Да знаете ли вы, что он собой представляет? Я за него сотни ваших Ундричей со всеми его секретами не возьму! Грехэма надо удержать, во что бы то ни стало удержать.
— Что ж, прикажете нам потакать ему? — недовольно сказал генерал. — А глядя на него, и другие начнут подписывать коммунистические прокламации! Много развелось среди ученых вольнодумцев, радикалов и прочих…
— Эх, генерал, говорите, много развелось, а не замечаете, что своей политикой еще больше разводите… Конечно, плохо, что Грехэм подписал, а вот то, что вы его выбросили, — в тысячу раз хуже! Не беспокойтесь: он хоть и подписал, а продолжал бы преспокойно работать и очень нам помог бы. Глядя на него, и другие работали бы. А теперь скажут: уж если такого, как Грехэма, выбросили, значит, и впрямь нельзя работать. Вы думаете, за вами пойдут? За мной пойдут? Черта с два! Нам с вами веры нет. Мы милитаристы. И за Чьюзами не все пойдут: слишком красные. А вот за Грехэмом пошли бы. А вы… — Уайтхэч с досадой махнул рукой. — И Грехэма прямо в объятия к Чьюзам толкаете. Да что там говорить!.. — Уайтхэч с такой силой опустился на диван, что пружины зазвенели.
Генерал Реминдол несколько опешил от такого натиска старика.
— Ну, вы уж слишком… — только и сумел ответить он.
— Да, господин генерал, ученые все-таки не сержанты, — язвительно сказал Уайтхэч. — А научные лаборатории, даже военные — не казарма. При ваших методах вам скоро придется самому заниматься изобретениями…
Реминдолу больше всего хотелось ввернуть старику что-нибудь пообиднее, вроде того, что и от его изобретений толку не видно, но приходилось терпеть и ухаживать за брюзжащим ученым. И как можно миролюбивее Реминдол сказал:
— Право, профессор, вы переоцениваете вашего ученика. Лично я нисколько не жалею о его потере, когда есть такой учитель…
Реминдол и не подозревал, что этот комплимент приведет в ярость Уайтхэча. Он снова вскочил с дивана.
— Не будет Грехэма — не будет и меня! Вот вам мое последнее слово! — хрипло крикнул Уайтхэч. Он стоял посреди комнаты в темном халате, с открытой лысой головой, глаза его метали молнии — он наконец решился. Сейчас он действительно напоминал средневекового монаха-инквизитора.