Невинные дела (Худ. Е.А.Шукаев)
Шрифт:
Трейбл посмотрел на Эрнеста Чьюза, помолчал. Лицо его приняло обычное, ничего не означающее выражение.
— Простите, господа, я передумал… Я не могу дать тех показаний, о которых вы просите. Не могу даже за тридцать тысяч, которые вы мне предложили. Испытания изобретения Ундрича на самолете прошли по всем правилам, самолет был в полном порядке… Я не могу изменить правде… Даже за тридцать тысяч…
— Вы изменяете ей за большую сумму? — с презрением сказал Эрнест Чьюз. — Кажется, я верно понял вас, господин Трейбл. Вы — достойный помощник своего хозяина Ундрича.
Эрнест Чьюз резко повернулся и вышел. Райч едва поспевал за ним.
— Мерзавец, мерзавец! — не выдержал Эрнест, садясь в машину. — Какая
— Во всяком случае мы ничего не потеряли, — успокоил его Райч.
— День потеряли. А может, что-нибудь и побольше…
— Просто мошенник, который за тридцать тысяч готов дать свою подпись под карт-бланш, — сказал Райч. — Но вот что плохо, Эрнест. Такой тип продаст любой секрет. Раз не продает, значит, ничего не знает… А не он, так кто же положил вторую «сигару»?
— Я думаю, здесь другое. Зачем ему понадобился день отсрочки? Он советовался, да не с женой.
— С Ундричем?
— Уверен. Вот ты, Джильберт, говоришь: за тридцать тысяч он продаст любой секрет. Не забывай, что он уже получил деньги с Ундрича. Дауллоби получил пятнадцать тысяч, вероятно, и этот не меньше. Конечно, дело не в этике: такие, как Трейбл, если выгодно, продадут и перепродадут. Да вот вопрос: выгодно ли перепродать? Ведь он прав: выдай он Ундрича, придется ему скрываться. А нас бояться нечего. Сам посуди: не выгодней ли ему еще дополучить с Ундрича? За дополнительное молчание. Своим визитом мы только набили ему цену.
— Ты думаешь…
— Я думаю, что «великому изобретателю» имело смысл заплатить этому мошеннику и больше тридцати тысяч. Хорошо, что в одном они все же просчитались…
— В чем это?
— Вероятней всего, они рассчитывали, что я не удержусь от соблазна получить за тридцать тысяч нужные мне показания. Ведь Трейбл выражал полную готовность подписать все, что угодно. Подписать он все-таки не подписал бы, зато они узнали бы, что именно нам известно. Это не может не беспокоить их.
— Послушай, Эрнест, неужели Ундрич серьезно мог на это рассчитывать?
— Знаешь, Джильберт, мошеннику трудно представить себе, что можно отказаться от мошенничества… Каждый творит мир по образу и подобию своему…
Машина въехала во двор загородного особняка Чьюза.
— Очень неприятно будет все это рассказывать отцу, — с огорчением проговорил Эрнест, выходя из машины.
7. Первая крыса с тонущего корабля
…как в частной, так и общественной жизни придерживался правила избегать лжи в тех случаях, когда его припирали к стенке.
С воскресенья до утра среды события развивались медленнее, чем хотелось Чьюзу, а главное, протекали скрытно. Но с полудня среды все вырвалось наружу и сразу бешено завертелось. Так огонь, невидимый еще извне, медленно, трудолюбиво пробивает себе путь, потом маленькая змейка вырывается на свободу — и вдруг все здание охватывает торжествующее пламя.
Около полудня среды показалась такая змейка: газеты сообщили о телеграмме Чьюза в Медиану, о внезапной болезни судьи Сайдахи и о перерыве процесса.
В те же часы это газетное сообщение прочитал Уайтхэч. Он обомлел. Несколько раз он перечитал телеграмму Чьюза: «На прожекторном заводе в Медиане не было намечено производство секретных частей так называемого изобретения Ундрича. Прожектор сам по себе секрета не представляет. Действительную секретную деталь Ундрич по особым причинам не мог доверить заводу».
Итак, Чьюз начал наступление. Совершенно ясно, что он все знал. Процесс прерван: Чьюза боятся. Теперь он нанесет решающий удар.
Уайтхэч нервно снял телефонную трубку с рычага. Он звонил в редакции газет «Время»
Теперь счет событиям надо вести уже не по дням, а часами. В три часа очередные выпуски «Времени» и «Свободы» вышли с заявлением профессора Уайтхэча.
«Ввиду того что ряд лиц обратился ко мне с запросами по поводу трагического несчастья на аэродроме в это воскресенье, — говорилось в интервью, — считаю своим долгом заявить следующее. Я состою председателем научной комиссии по испытанию лучей Ундрича, в обязанность каковой комиссии входит контроль над условиями испытания, однако не над самим изобретением, сущность которого ни комиссии, ни мне, как ее председателю, совершенно неизвестна. Некоторые лица, как я убедился, считают, что настоящая работа выполнена инженером Ундричем под моим руководством. Это ошибка: действительно, довольно долгое время мы работали совместно, но над совершенно иными проблемами, это же изобретение Ундрича абсолютно самостоятельно — участия в его разработке я не принимал, сведений о сущности его, повторяю, не имею. Что касается непосредственно несчастья на аэродроме, то, как установила комиссия и как уже официально сообщалось, вызвано оно отсутствием детали в прожекторе, но каким образом исчезла деталь — комиссии осталось неизвестно, да это уже входит в компетенцию не ее, а следственных властей. Настоящим заявлением я хочу устранить возможные недоразумения и кривотолки».
В 3.30 Роберт, слуга Чьюза, принес газету «Время» в кабинет хозяина. Отец и сын работали над текстом заявления об афере Ундрича. За эту работу они принялись, как только пришло сообщение о том, что Медианский процесс прерван. Эрнест на мгновение раскрыл номер газеты и вдруг воскликнул:
— Смотри, отец! Первая крыса с тонущего корабля!
— Очень хорошо, — ответил Эдвард Чьюз, пробежав заявление Уайтхэча. — Лишнее доказательство! Можно смело выступать, не рискуя ошибиться. Корабль действительно дал течь — крысы на этот счет никогда не ошибаются.
8. Профессор Чьюз обвиняет
Никто не станет спорить, что и наука имеет свои бирюльки, свои порою пустые забавы, на которых досужие люди упражняют свою виртуозность; мало того, как всякая сила, она имеет и увивающихся вокруг нее льстецов и присосавшихся к ней паразитов.
Трудно сказать, как приняла широкая публика интервью Уайтхэча, составлено оно было в достаточно туманных, неопределенных выражениях. Уайтхэч предназначал его лишь для того, чтобы оградить себя на случай возможных разоблачений. Только деловые люди, с чутьем вполне натренированным, умеющие даже в легком дыхании зефира угадать надвигающийся ураган, сразу же поняли, в чем дело, и первое, что сделали, дали распоряжение своим биржевым маклерам сбросить акции «Корпорации Лучистой Энергии» (надо ли говорить, что раньше всех проделал это сам профессор Уайтхэч). Ну, а всякое движение на бирже, естественно, рикошетом ударяло по публике (даже той, которая никаких акций не имела). Так что раньше или позже интервью Уайтхэча свою роль сыграло бы, и президент отлично это понимал, говоря, что оно вызовет бурю. Для этого нужно было только некоторое время. Но времени-то уже и не было. В 6 часов вечера вышел выпуск «Рабочего» с интервью Чьюза. Рядом с ним интервью Уайтхэча было не больше, чем выстрел пугача перед артиллерийским залпом. Газета «Рабочий», распространявшаяся главным образом в окраинных рабочих районах, разошлась по всей столице, и через час потребовался новый, дополнительный выпуск. Люди рвали из рук друг у друга номера газеты, перед газетными витринами стояли толпы. Сенсация была необычайна, скандал грандиозен даже для Великании, знаменитой своими аферами и скандалами.