Невинные грехи
Шрифт:
Она рисковала. Три мили городских дорог отделяли Гроувенор-сквер от Ньюгейтской тюрьмы. Она не знала, успеет ли вернуться, прежде чем в доме заметят ее отсутствие, но должна была попробовать. Разговаривая вчера вечером с миссис Уимпол, она узнала от кухарки, что Синклеры редко завтракали до полудня, так как всегда очень поздно выбирались из дому. Если это правда, у нее на все про все было часов шесть.
Забравшись в экипаж, она положила рядом с собой на сиденье завернутый в газету пакет с хлебом и сыром, который получила от миссис Уимпол, и прижала его рукой, чтобы он не упал на грязный пол, если экипаж занесет на повороте. Кто знает,
Это был второй раз, когда Фелисити разрешили встретиться с матерью, но она все равно не смогла побороть чувства отвращения, которое охватило ее на подъезде к Ньюгейтской тюрьме — мрачному зданию, выстроенному над одними из ворот старой городской стены.
Перед входом она остановилась, чтобы собраться с духом. Пока ехали, солнце взошло над городскими крышами, но не над Ньюгейтской тюрьмой. Она подняла голову и всмотрелась в серое здание. В нишах стен с одной стороны стояли статуи, символизирующие главные добродетели: Справедливость, Стойкость и Благоразумие. С другой стороны расположились Свобода, Безопасность и Достаток. Девушка покачала головой, не в силах поверить тому, что эти добродетели были запечатлены на здании тюрьмы, построенной на несправедливости, подавлении, унижении и лишениях.
Под шипение газовых фонарей Фелисити прошла за молчаливым надзирателем по сводчатому коридору к женскому отделению. Когда завернули за угол, в нос Фелисити ударило такое зловоние, что в животе у нее все перевернулось. Жуткий звук из слившихся воедино женских криков, плача и воя наполнял коридор и становился все громче и ужаснее по мере их приближения к двери с решеткой. Мерзкий запах экскрементов, рвотных масс и алкоголя бил в нос, а вопли сотен измученных женщин разрывали уши.
Девушке захотелось развернуться и бежать отсюда без оглядки, но она понимала, что не сделает этого. Кроме нее, у матери не было никого. Она — ее единственная надежда на выживание.
Сердце Фелисити чуть не выпрыгнуло из груди, когда надзиратель открыл тяжелую дверь и пропустил ее к железной решетке. Крики и стенания переросли в нечто невообразимое. Она закрыла уши руками и вдруг поняла, что тоже кричит. Ей показалось, что ее голова вот-вот взорвется…
Надзиратель со злостью заколотил дубинкой по железной решетке, и только тогда крики постепенно смолкли. Фелисити неуверенно опустила руки. Теперь были слышны только крики детей и плач младенцев, сопровождаемые мучительными стонами, кашлем и скорбными всхлипываниями.
В полутьме, при свете нескольких ситниковых [3] свечек и маленького очага, были видны жмущиеся друг к другу полуобнаженные тела.
Надзиратель поднял фонарь, что позволило ей рассмотреть лишь небольшую часть помещения. Фонарь осветил ад, в котором жили эти женщины. Усеянные вшами брови и волосы. Лохмотья, пропитанные грязью, выделениями организма и кровью от месячных, а кое-где даже с пятнами жидкостей, истекающих при деторождении. И их здесь были сотни, втиснутых в грязное прямоугольное помещение, разделенное на шесть общих камер и две маленькие одиночные. Многие из этих женщин, как и ее мать, были брошены сюда без суда и следствия.
3
Свечки,
Где-то здесь, посреди этого кромешного ада, находилась ее мать. Фелисити стала напряженно всматриваться сквозь два ряда покрытых осклизлой грязью решеток, отстоящих друг от друга на один-два фута. В тот же миг несколько тощих женщин просунули через решетки, отделяющие их от Фелисити, деревянные ложки, привязанные к палкам.
— Эй! — сказала одна. — У тебя есть еда. Я чую ее запах. Дай мне!
Попрошайка резко ткнула ее ложкой, отчего Фелисити вздрогнула.
Спина ее покрылась холодным потом. От мерзкого запаха грязи, алкоголя и немытых тел у нее закружилась голова, и она отступила от решеток. Камеры были забиты фальшивомонетчицами, воровками и проститутками. Ближе всех к ней сидели на полу несколько женщин с замусоленными картами в руках. Еще одна выбирала вшей из волос маленькой девочки.
Мысль о том, что где-то здесь находится мать, была для нее невыносима. Ее охватила паника. Она прикоснулась к руке надзирателя.
— Прошу вас, откройте дверь, позвольте мне войти туда и найти мать.
— Не могу. Туда даже я не вхожу один. — Он указал на кучу тряпок посередине камеры. — Я думаю, это та женщина, которую вы ищете.
Фелисити на миг растерялась, но тут тряпки зашевелились, и она, приникнув к прутьям решетки, увидела, что это была лежавшая на полу хрупкая женщина. В длинных засаленных каштановых волосах ее запуталась солома, одежда превратилась в рванье. Словно почувствовав внимание, узница повернула бледное изможденное лицо и обратила на Фелисити мутные глаза.
— Мама!
Неожиданно женщина оживилась. Взгляд ее сделался осмысленным, она проползла через толпу к решетке и поманила Фелисити.
— Скажи, девочка, почему я до сих пор здесь? — произнесла она хриплым шепотом.
Фелисити подалась вперед.
— Мама… Я… — Она протянула руку сквозь решетку.
Узловатая рука матери просунулась через внутреннюю решетку и с неожиданной силой вцепилась в ее рукав.
— Меня уже должны были освободить.
Она дернула девушку за руку, и та ударилась скулой об осклизлые прутья решетки.
— Мама, пожалуйста… — Горячие слезы подступили к глазам Фелисити. — Отпусти меня, я все объясню.
Сидевшие рядом женщины загоготали:
— Ты что, не понимаешь, Мортима? Твоя дуреха дочь ничего не смогла сделать. Никуда ты отсюда не денешься!
Мортима приблизила лицо к Фелисити и обдала ее зловонным дыханием.
— Это правда, моя дорогая? Ты ничего не сделала?
Фелисити похолодела, когда услышала тон матери и ласковые слова, за которыми так часто следовала пощечина.
Она сглотнула, потом изобразила то, что, как она надеялась, походило на уверенную улыбку.
— Так ты теперь замужем? — Глаза Мортимы заблестели.
— Да, мама. — Фелисити отступила на шаг и принялась оббивать пыль с подола, пытаясь совладать с чувствами.
— Ты стала невесткой тюремщика? — сказала Мортима, усаживаясь на пол.
— Нет, его сын так и не пришел.
Да и зачем ему было приходить? Боже, мать никогда ее не поймет! Фелисити не походила на мать. Она была лишена того начала, которое позволяло бы ей делать те мерзкие вещи, которые требовала от нее мать.