Невиновных нет
Шрифт:
– Ну и что? Наиболее криминогенные точки. Экая новость!
– Жертвы - только главари. Они и раньше выясняли отношения с пальбой. Но не так, обычно с шумом, в присутствии охраны, "коллег". Тут же - ни по одному случаю никаких свидетелей! Следствие ведется вяло, мол, зацепиться не за что, впечатление, будто эти дела обречены стать "висяками".
– Откуда ты так осведомлен?
– Попросил кое-кого.
– Зря отвлекаешь людей. Не наши это заботы, Антон Трофимович, не наши. Своего дерьма хватает. Ну идет дележ самых жирных кусков, грызня, вот они и убивают друг друга, -
– От меня-то ты чего хочешь?
– Просто исповедуюсь, - засмеялся Зуйков.
– А по-моему, хитришь. Смотри, не вляпайся, не заедайся с прокуратурой.
– Постараюсь... В связи с этим хочу побеседовать с одним человеком.
– А именно?
– Лет двенадцать назад вел я дело. Краешком в нем, маленьким эпизодом проходил некто Оленич Игнатий Егорович. "Вор в законе". Поскольку главные фигуранты шли по нашему ведомству, Оленич мне был не интересен и не нужен и его отделили. Благодаря этому он получил всего два или три года, был мне страшно благодарен, даже позвонил, когда отсидел: "Начальник, я у вас в долгу, что не сунули меня в это групповое хозяйственное дело". А сроки по нему звучали внушительно: по десять, пятнадцать лет. Хочу с ним встретиться, если, конечно, он еще жив и не в зоне.
– То, что ты настырный, знаю давно. Но тут ей Богу зря будешь терять время. Пусть эта шпана стреляет друг друга. Туда им и дорога. Что ты хочешь тут выловить для нас?
– Просто любопытно. Донимает, - слукавил Зуйков, вставая...
Он шел по коридору к себе, что-то вспомнив, улыбнулся. С человеком, чей кабинет сейчас покинул, Зуйков был знаком лет двадцать, и не просто знаком, даже гулял у него на свадьбе, всегда были на "ты", но один из них, поднявшись на пару ступеней повыше, легко сохранил это "ты", другой же вынужденно поменял на "вы", как бы дистанцируясь и давая этим понять, что никогда не воспользуется их прежними отношениями и доверительностью. Сперва генерала это покоробило, хотел было попенять Зуйкову, но воздержался; могло показаться фальшивым. Вскоре оба привыкли, не придав этому особого значения, поскольку их расположение друг к другу, как профессионалов и просто людей, сохранилось, даже укрепилось со временем...
Зуйков не все сказал генералу, умолчал не из какого-то тайного расчета, а как бы воздержался от непроверенного лишнего... Года четыре назад затеял Зуйков ремонт квартиры, понадобился плиточник облицевать туалет и ванную. Ему порекомендовали хорошего мастера - не волынщик, аванс вперед не требует, а, главное, непьющий. Зуйкову дали его телефон, фамилию, имя и отчество: Оленич Захар Егорович. Созвонился, договорились на субботу. Пришел. Осмотрел ванную, туалет, распаковал три коробки с плиткой, отобрал несколько штук, стал прикладывать, примерять одну к другой торцами, покачал головой:
– Хреновая плитка, подгонять, шкурить придется. Чья?
– Болгарская.
– Оно и видно.
– Возьметесь?
– спросил Зуйков.
– Чего уж...
Договорились о цене, сроках. Зуйков под конец возьми и спроси:
– Захар Егорович, я знавал одного Оленича, Игнатия Егоровича. Уж не родственник ли ваш?
– Братан родной, - чуть нахмурившись, ответил плиточник.
– Старший.
–
– осторожно спросил Зуйков.
– В больнице.
– В тюремной?
– В нормальной.
– Вот как... Что же с ним?
– Почки... Знали его по старой его жизни?
– Знал. Давно он на воле?
– Уж два года.
– Совсем.
– Вроде совсем. Завязал. Даже женился.
– Как же удалось?
– удивился Зуйков. Он знал, что Игнат Оленич был знаменитым "вором в законе", коронованным в свое время на "сходняке" единогласно, поскольку подходил по всем параметрам: не имел ни прописки, ни семьи, не служил в армии, никогда не работал, на воле жил скромнее монаха, никогда не брал в руки оружия, не признавал насилия. Он был многолетним собирателем и безупречным хранителем "общаков", которые выделялись только на то, чтобы "греть" зоны, платить адвокатам, продажным ментам, поддерживать тех, кто выходил на волю, отбыв срок и их родных, когда они вновь уходили в зону. Знал Зуйков, что завязавший "вор в законе" - уже не жилец, такое "сходняк" не прощает.
– Как же ему все-таки удалось завязать?
– еще раз спросил Зуйков. Это же у них запрещено, смертью карают.
– Через четыре месяца, как "завязал" письмо ему прислали, по-ихнему "маляву", велели приехать на "сходняк" в Киев. Не поехать было нельзя убьют. А поехать - тоже безнадега, не простят. Ну, попрощался он со всеми нами, с батей, со мной, с сестрой, и отбыл. А через неделю вернулся. Живой, слава Богу. Только и сказал: "Отпустили. Баста". И больше про это разговоров не допускал...
Придя с работы, Зуйков полистал телефонный справочник, заведенный для адресов и телефонов различных мастерских, знакомых слесарей, электриков, ближайших магазинов бытовой химии, нашел домашний телефон плиточника Захара Оленича. Позвонил. Ответил детский голос. Зуйков попросил Захара Егоровича, девочка крикнула:
– Папа, тебя!
– Слушаю, - взял трубку Захар Оленич.
– Здравствуйте, Захар Егорович. Это Зуйков, если помните.
– Помню.
– Как дела у брата?
– В больнице он.
– Опять?
– Да. Обследуется, что-то вторая почка забарахлила.
– Я бы хотел с ним повидаться. Возможно это?
– спросил Зуйков.
– Передам ему, как увижу. Телефона у него нет, а живет в Тропарево. В воскресенье буду у него в больнице.
– Хорошо. Я дам вам свой домашний и рабочий телефоны...
Старший Оленич позвонил через три недели:
– Мне бы Антона Трофимовича, - сказал тихим голосом.
– Я слушаю, - ответил Зуйков.
– Это Игнат Оленич. Вы просили, чтоб объявился.
– Просил, Игнатий Егорович, спасибо, что отозвались.
– Что это, Антон Трофимович, на "вы" меня величать стали?
– Сподручней так, - засмеялся Зуйков.
– Звоните-то откуда?
– Из автомата в больнице.
– А в больницу с чего залегли?
– Позапрошлый год почку вырезали. А теперича вторая забарахлила. Рак. В онкологии лежу. Так что ежели чего от меня надо, приезжайте, поторопитесь.
– Надо, Игнатий Егорович. Посоветоваться хочу. В какой больнице-то?