Невольница любви

Смолл Бертрис

— Сейчас сама все объясню Найле и Серай, — вызвалась Азура. — Мирме же прикажу всего лишь ублажить Аруджа-агу. По-моему, она все еще питает к нему слабость, несмотря на то что прожила во дворце дея несколько лет. С Семарой же управляйся сам. Я просто теряю с ней терпение и к тому же представляю, как она разозлится, когда дей отошлет ее в гарем, не оставив на ночь.

— Я знаю, как поступить, — заверил евнух. — Главное — не задеть ее достоинство, и тогда она подчинится.

У входа в покои дея янычар приветствовали Мирма, Найла, Серай и Семара в богатых шелковых нарядах. Всякий мог бы разглядеть их лица под

прозрачными покрывалами. Тут же появился улыбающийся дей, усадил Семару рядом с собой. Арудж-ага, узнав Мирму, нежно прижавшуюся к нему, удивился, поняв, что все эти женщины — из гарема дея.

— Мне подумалось, что ты, Гуссейн-ага, возможно, захочешь развлечься в женском обществе. Это невольницы из моего дворца. Рыжеволосая красотка справа от тебя — Серай. Она чрезвычайно искусна в любовных играх. Златовласка слева — милая Найла. Она ненасытна и неустанна и подарит тебе изысканное наслаждение. Моя добрая Мирма на сегодня принадлежит Аруджу-аге. Он подарил мне ее несколько лет назад, но ему будет приятно вновь оказаться с ней.

Гуссейн-ага на мгновение лишился дара речи. Ему давно не приходилось видеть столь сочных и спелых прелестей. В ноздри ударил экзотический запах духов. Лилии и розы.

Не в силах совладать с собой, он провел пальцем по обнаженной руке Серай. Кожа, подобная шелку из Бурсы!

Женщина томно улыбнулась ему, показав ровные белые зубы. Найла, соперничая с Серай за знаки внимания» провела язычком по полным розовым губкам. У посланника янычар пошла кругом голова, а мужское естество восстало и затвердело. Но может, эти женщины — шпионки, которые попытаются выведать у него секреты?

И Гуссейн неожиданно понял, что ему все равно: полные груди Серай прижались к его торсу.

— Господин мой дей, — с трудом выговорил он, — я не заслуживаю такой чести! И никогда до сих пор не видел столь несравненных красавиц?

— Моя долгая дружба с Аруджем-агой позволила мне лучше узнать и полюбить янычар, — чистосердечно ответил дей. — Буду с нетерпением ждать твоего возвращения, Гуссейн-ага. Наслаждайся ими. Боюсь, я совершенно забыл о гареме со времени моей недавней женитьбы.

— Это правда! — нагло вмешалась Семара, капризно надувшись. — Разве не так, дамы? Правда, нам трудно состязаться с госпожой Индией. Она прекраснее, умнее и очаровательнее нас. Но даже мы не питаем к ней неприязни. Но теперь, когда она забеременела, повелитель снова вспомнит о нас, правда?

Остальные наложницы захихикали и энергично закивали.

— Так твоя жена даст тебе сына? — тепло улыбнулся другу Арудж-ага. — Аллах благословил тебя, Кейнан. Как подумаю о том дне, когда она впервые появилась в Эль-Синуте! Можно я расскажу Гуссейну-аге? Это ужасно забавная история.

— Разумеется, — кивнул дей, вспоминая ту разъяренную тигрицу, какой казалась тогда Индия.

Пока Арудж-ага говорил, он дал знак слугам подавать еду. За великолепным густым чечевичным супом с приправой из красного перца соли и чеснока последовал кускус, овощи и куски говядины с пряной подливой. Далее появились ягненок, жаренный на вертеле, и куры, начиненные миндалем, изюмом и рисом. Слуги расставили чаши с черными, зелеными и фиолетовыми оливками в масле с травами, огурцы в уксусе, тарелки с теплыми лепешками, пиалы йогурта с очищенными зелеными виноградинами, водрузили на стол блюдо с пойманным утром окунем на

ложе из укропа и лимонов. Все завершал десерт: пирожки с медом и орехами, виноградные гроздья, гранаты, розовые дыни, персики, абрикосы, инжир и засахаренные финики вместе с лущеным миндалем, и фисташками.

Когда убрали со стола, дей хлопнул в ладоши, давая знак к началу развлечений. Сначала явился заклинатель змей. Стройные танцовщицы извивались в чувственном танце живота. Под пронзительные звуки флейты и рокот барабана они медленно, томительно-медленно скидывали вуаль за вуалью, пока не остались обнаженными. Наконец, слуги ввели юную слепую девушку, исполнившую грустные любовные баллады под аккомпанемент ребека 12 , тростниковой флейты и маленького барабана.

12

Старинный смычковый музыкальный инструмент.

Кейнан-реис бесстрастно наблюдал, как его женщины искусно обольщают янычар. Рука Серай исчезла в складках одеяния Гуссейна-аги, и, судя по выражению лица, тот едва удерживался от стонов. Арудж не отрывал глаз от Мирмы.

Едва певица смолкла, как дей поднял руку, призывая к вниманию.

— Пожалуй, мне пора на отдых. Завтра я сам провожу тебя, Гуссейн-ага. Желаю приятной ночи.

И дей, поднявшись, удалился вместе с Семарой. У входа в гарем он ее оставил.

— Я доволен тобой, — похвалил он девушку, нежно целуя отзывчивые губы.

— Я женщина терпеливая, господин, — прошептала она, сияя темными глазами-звездами.

— Молись, чтобы жена моя тебя не услышала, — усмехнулся дей, снова касаясь губами ее рта. — Спокойной ночи, Семара.

Девушка, мечтательно улыбаясь, долго смотрела вслед повелителю. Скоро растущее чрево госпожи Индии не позволит предаваться наслаждению и дей снова обратит взор на покинутый гарем. И тогда настанет час ее торжества! Баба Гассан заверил, что это обязательно произойдет!

Семара с тихим вздохом скользнула в Двор Фонтанов. Кейнан-реис почувствовал ее взгляд, но не оглянулся, поскольку слишком спешил в покои Бабы Гассана. Нужно обсудить, как лучше осуществить их план.

— Баба Гассан, — обратился он к евнуху с порога и без всяких предисловий, — я придумал, как уберечь Эль-Синут от беды и получить то, к чему стремлюсь.

— И к чему же ты стремишься, повелитель? — осведомился евнух, откладывая трубку кальяна.

— Заговор янычар обречен на поражение. Как, впрочем, и всегда. Они ведь не впервые бунтуют, и дело неизменно кончалось для них плохо. Блистательная Порта загорится желанием мести, и проще всего сорвать гнев на берберийских государствах, чем на истинно виновных.

— Чистая правда, повелитель, — согласился Баба Гассан.

— Но что, если Эль-Синут раскроет коварные замыслы янычар, прежде чем они попробуют их осуществить? Разве валиде не преисполнится благодарности? Не вознаградит верноподданного дея Эль-Синута? Не сделает его должность наследственной, если он попросит об этом? Я готов платить дани и налоги и клясться в верности султану, но Эль-Синут будет навсегда принадлежать мне и моему роду.

Баба Гассан долго молчал, задумчиво хмуря брови и, очевидно, тщательно взвешивая слова хозяина.