Невольничий караван
Шрифт:
— Значит, мы преследуем его по пятам. Если он этой ночью встанет на стоянку, как и мы, то я смогу догнать его еще до завтрашнего вечера!
— Это можно, отчего же и нет. У него как раз все съестное кончилось, и он по пути должен рыбачить, да и охотиться, если не хочет своих нуэров заморить голодом. А это ему тоже скорости не прибавляет.
— Вы знаете даже то, сколько у него припасов?
— Ну да. Мне Охотник на слонов сказал.
— Охотник на слонов? Это еще кто такой?
—
Когда Шварц узнал, что произошло за последние двое суток, ему изменило его обычное хладнокровие. Он вскочил и принялся взволнованно шагать по каюте, бормоча:
— Ну и дела тут у вас творятся! Кто бы мог представить себе что-либо подобное. Селение сгорело, ловцы рабов взбунтовались, и мой брат в Омбуле! Как он мог пойти на такой риск? Это же безумие!
— Значит, по-вашему, мы должны были спокойно смотреть, как перебьют несчастных беланда или угонят в рабство?
— Нет, конечно, нет. Вы правы, на вашем месте я поступил бы точно так же. Скажите, где сейчас находятся оба эти негра-беланда, Лобо и Толо?
— Они отдыхают в лодке. Я их в поселок не отправил, потому что хотел вначале посмотреть, как мне самому там понравится. За ними приглядывает Сын Тайны. Когда мы разговаривали в лодке с Отцом Одиннадцати Волосинок, Толо спал — ну, да он вообще спит не переставая, — а Лобо сидел с ним тихо рядышком.
— Нечего им там оставаться. Я распоряжусь, чтобы их привели на дахабию.
Шварц вышел, чтобы отдать своим людям это распоряжение, и увидел на палубе Сына Верности, беседовавшего с каким-то юношей. Это был Сын Тайны, который, как только узнал, что корабль уже стоит в мишрахе, сразу прибежал из поселка встречать своего закадычного друга. Шварц пригласил обоих юношей в каюту, чтобы всем вместе обсудить, как действовать в сложившихся обстоятельствах. Больше дверь каюты не открывалась, и до глубокой ночи из-за нее слышались приглушенные голоса. Только после полуночи все четверо отправились спать.
На восходе солнца Шварц и Пфотенхауер были разбужены громкой утренней молитвой солдат. Немцы поднялись и решили, не откладывая, пойти в поселок и попросить коменданта дать им небольшой отряд своих людей.
Они еще не успели закончить свой утренний туалет, как в дверь просунулась рябая физиономия верного Отца Листьев, который безумно ревновал своего господина к чернокожим слугам и задолго до рассвета подкрался к двери каюты, чтобы ждать первых распоряжений. К тому времени, когда до его ушей донесся тихий шорох, показывавший, что обитатели каюты
— Там посещение снова и опять из сериба, здешнего, — доложил он по-немецки, старательно не замечая присутствия Серого. — Хотелось поговорить с господином доктором, уважаемо-достопочтенным.
— Кто там пришел? — спросил Шварц.
— Хасаб Мурад, Магунды хозяин. Уже пришел, когда еще была ночь, темная.
— И он ждет до сих пор?
— Да. Не хочет он уходить, не поговорив с эфенди.
— Пригласи его войти и позаботься о кофе и трубках!
Хасаб Мурад оказался дородным человеком с добродушным лицом, похожим скорее на честного купца, чем на работорговца. Согласно здешним нормам приличия, он не стал заговаривать первым, а лишь поклонился до земли и стал ждать, пока к нему обратятся. Шварц знаком предложил гостю сесть и продолжал хранить степенное молчание во время традиционной «кофейной церемонии». Только когда чашки были опустошены и слуги принесли зажженные трубки, он заговорил:
— Мне сказали, что ты хозяин Магунды и желаешь со мной говорить, Я слушаю тебя.
Хасаб Мурад, который примчался из Яу, встревоженный сообщением посланного к нему гонца, несколько секунд обдумывал, как отвечать на это холодное приветствие, а затем сказал:
— Этой ночью я вернулся из путешествия и узнал о том, что к нам прибыли высокие гости. Я тут же поспешил на борт дахабии, горя желанием выразить тебе свое почтение.
— У меня нет права на такую честь: ведь я намного моложе тебя!
— Посланник правительства заслуживает большей чести, чем древнейший старец, — возразил Хасаб Мурад.
— Ты ошибаешься. Я совсем не тот, за кого ты меня принимаешь.
Глазки египтянина беспокойно забегали по сторонам, а по лицу его скользнула смиренно-лукавая улыбка, говорившая: «Я не собираюсь с тобой спорить, но тебе меня не провести, я точно знаю, что должен делать». Вслух же он сказал:
— Только Аллах может заставить человека раскрыть рот против воли, я же уважаю твою скрытность. Ты надолго остановился здесь, в нашем мишрахе?
— До тех пор, пока не закончится наш разговор. Скажи, ты ведь промышляешь торговлей рабами?
— Что ты, эфенди, — испуганно возразил Хасаб Мурад, — с недавнего времени это занятие запрещено законом, а я никогда не иду против властей!
— Ты можешь это доказать?
— Скажи, какие доказательства тебе нужны, и, если это в моих силах, я представлю их тебе.
— Тогда ответь откровенно на мой вопрос: Абдулмоут тоже перестал предпринимать гасуа?
— Нет-нет, он продолжает этим заниматься, он все еще ловит рабов! Пусть Аллах накажет его за это!