Неволя
Шрифт:
Правоверные, оба старики, с узкими седыми бородами, поглядели на него и печально покачали головами в чалмах.
– Плохо нам, плохо!
– Мается спиной наш хозяин.
– Ну, со спиной до ста лет прожить можно. Студить только не надо. Мой дед, Царство ему Небесное, только, бывало, на печи-то и спасался.
Старики очень внимательно его выслушали. Один из них, с длинным лицом, спросил:
– Как же лечился твой дед?
– Спину грел на печи, на горячих кирпичах. А ещё пчелами. Дед мой как насажает пчел на поясницу, как они его
– Помогало?
– Только этим и спасался.
Длиннолицый с кряхтеньем приподнялся и, ковыляя на кривых тонких ногах, удалился в дом.
Михаил и не догадался, что тот направился прямо к Нагатаевой дочке и рассказал ей о том, что услышал от русского, раба Бабиджи. Та не поверила, но так как все средства были перепробованы, а Нагатаю от этого не стало легче, то она распорядилась позвать его в дом.
Озноби провели к Бабидже. Бек, печальный, сидел на подушках в маленькой горнице, завешанной коврами, и лениво перебирал бусинки четок.
– Что ты там, Озноби, наговорил про кирпичи и пчел?
– спросил Бабиджа, смотря подозрительно из-под нахмуренных бровей.
Михаил повторил то, что говорил во дворе старикам.
– Чем болел твой дед?
– спросил бек.
Озноби показал на поясницу.
– Вот здесь. Бывало, в крик кричал. Только завсегда пчелы и помогали.
Тут из-за ковра высунулась белая прелестная женская ручка с перстнями на пальцах и сделала какой-то знак Бабидже, который Михаил не понял.
Бабиджа сказал:
– Нагатай-бек очень болен. У него болит поясница. Тебе доставят пчел, ты должен вылечить его. Если Нагатай встанет на ноги - тебя ждет награда, станет хуже - пеняй на себя.
Озноби возразил:
– Э, дорогой бек! Какой я лекарь! Я сказал лишь, как лечился мой дед. Но сам лечить не умею. А оне, пчелы-то, може, и не помогут.
– Не рассуждай!
– строго прервал его Бабиджа, а потом добавил мягким голосом: - Очень болен Нагатай. Ты должен ему помочь.
Михаил заметил, как глаза Бабиджи влажно блеснули, точно на них набежала слеза, и понял, что ему не отговориться, придется лечить Нагатая.
Он вышел во двор, коря себя за болтливость: дернула же его нелегкая сказать об этом! Кто тянул за язык? Сам напросился. Что, если Нагатаю станет хуже? Пропадет ни за грош!
К вечеру двое молодых слуг привезли толстую колоду, полную пчел и меда, прикрытую соломенной крышкой. У обоих были злые, искусанные и опухшие лица. Пчелы гудели, кружась над ними.
– Не махайте руками, - посоветовал Михаил, и тотчас же одна пчела укусила его; он сразу почувствовал, как у него надувается и деревенеет щека.
– Сейчас надо, - сказал он, потирая укушенное место.
– Пока они злы. Дайте кувшин!
Ему принесли кувшин с широким горлом. Михаил собрал два десятка пчел, ползающих по улью, положил их в кувшин и закрыл отверстие ладонью.
Его провели в темное дымное помещение. Больной лежал на коврах, под белой кошмой, и чихал.
– Ничего не видно. Откройте окно! Пчелы не
Когда сделали так, как он сказал, Михаил приблизился к больному и попросил его лечь ничком. Грузный, совсем обессиленный от боли, Нагатай не мог пошевелить даже рукой. Тогда несколько человек подошли к нему и осторожно перевернули животом вниз. Михаил попытался вспомнить, что делал дед в этом случае и как Степан-пасечник сажал ему пчел на голую поясницу, но ничего так и не вспомнил. Стал действовать на свой страх и риск.
– Пчелы будут больно кусать, - сказал Михаил Нагатаю.
– Терпи, бек!
Нагатай так настрадался, так намучился со своей спиной, что был согласен на любое средство, лишь бы оно помогло ему. Откинув полу длинной заношенной рубахи с мясистой широкой спины бека, Михаил стал быстро тыкать пчелами в поясницу. Больной вздрагивал от каждого укуса, но не издавал ни звука. Когда все пчелы вонзили под кожу Нагатая по жалу, Михаил поднялся с колен и сказал, что теперь надо подержать спину в тепле и спокойно полежать на животе.
Наутро Нагатаю полегчало, и он велел позвать Озноби. Михаил пришел в душный полутемный покой. Нагатай, большой и толстый, возлежал на подушках, укрытый по пояс белым одеялом.
– Твои пчелы помогли мне, - сказал он, тяжело дыша.
– Я чувствую себя немного лучше.
Михаил поклонился, прижав правую руку к сердцу, сказал:
– Это надобно повторить несколько раз.
– Понимаю, - согласился Нагатай.
– Если встану на ноги, можешь просить у меня, что пожелаешь.
Раздался мелодичный звон колокольчика, ковровая занавеска в дверном проеме отогнулась, и в комнату вошла с подносом в руках молодая стройная женщина в узком длинном платье. На подносе - пиала с питьем и деревянная чашка, наполненная мелкими кусочками вареного мяса. Женщина поставила поднос перед беком и молча с достоинством удалилась.
Одного быстрого взгляда было достаточно Михаилу, чтобы заметить тонкие прелестные черты её лица, не смуглый, а матовый цвет её кожи, какой встречается у белолицых кипчачек. По тому, как она была одета и как держала себя, он определил, что это не служанка. Он слышал, что у Нагатая всем хозяйством управляет дочь Джани, и догадался, что это она и есть.
Нагатай отпил из чаши, затем в знак особой милости протянул её Михаилу. Отказаться нельзя было, Михаил с поклоном принял чашу: в ней был кумыс; он допил и поблагодарил бека.
Шесть дней Ознобишин пробыл у Нагатая. За это время беку стало так хорошо, что он даже пробовал вставать на ноги и ходить, поддерживаемый Михаилом.
Нагатай повеселел, жизнь возвратилась к нему, и румянец заиграл на его пухлых щеках.
Глава восемнадцатая
– Слава Аллаху!
– сказал Нагатай пришедшему Бабидже.
– Мне стало лучше. Это урус мне помог своими пчелами. Без него был бы конец.
Бабиджа улыбнулся на эти слова и, покачивая головой, заметил:
– Что урус! Это каждый смог бы.