Неволя
Шрифт:
Нагатай-бек поджидал их с нетерпением. Уже были готовы крытые арбы, упакованы в тюки ковры, кошмы, одежды, домашняя утварь, без которой он не мог обойтись. Старый бек не стал ждать утра, выехал под вечер, прихватив с собой стряпуху и несколько слуг.
Глава двадцать вторая
Лето выдалось ведренное, теплое. Впервые засеянное поле породило обильные злаки. Всех удивили высокие густые хлеба. Мужики качали головами, чесали в затылке и не могли нарадоваться на необычную для них пшеницу.
– Гляди-ка! Красавица-то какая! Аж жалко резать!
За жатву принялись
Одним ясным свежим утром несколько жнецов с Михаилом приблизились к большаку, что пролегал подле их поля, и мужик Мирон, долговязый и худой, увидел что-то вдалеке и указал рукой:
– Глянь-кось, Авдевич!
Яркое солнце слепило глаза, и Михаилу пришлось загородить их ладонью и прищуриться. Из густого, как туман, облака пыли вдали возникали всадники, вооруженные копьями. Они ехали по нескольку рядов, отряд за отрядом, черные бунчуки развевались на длинных шестах. Раздавался глухой равномерный гул барабанов. То двигалось к Сараю большое войско.
– Никак, яицкий хан Хызра пожаловал?
– предположил Костка.
– Кажись, он, - согласился Михаил и стал отгонять своих мужиков подальше от дороги, а сам остался с Косткой да Мироном - любопытно было взглянуть на силу нового хана.
– Спешно идут. Торопятся, - сказал Костка.
Мирон высказался с беспокойством:
– Кабы они наши хлеба не разметали, Авдевич. Что тогды?
– Молчи, дядя! Тут не о хлебах думай, а о башке. А то враз покатится, как арбуз на бахчи.
– Так-то оно так, а все равно... Жалко.
Пыль поднялась огромным облаком и тяжело нависла над дорогой. Конница шла на рысях, мелькали бунчуки, знамена всех размеров, сверкали острия поднятых вверх копий, металлические бляшки на щитах и кожаных латах. Слышались стук копыт, всхрапывания и ржанье боевых коней, скрип кожаных ремней, покрикивания сотников.
К ним подлетел на взмыленной соловой лошадке худощавый нукер, взмахнул рукой, с запястья которой свисала нагайка, почти завизжал, сильно выкатив белки своих раскосых глаз:
– На колени! Хан Хызр едет!
В это время они разглядели разноцветную группу всадников - человек тридцать, одетых в яркие одежды, верхом на рослых красавцах конях.
Михаил, Костка и Мирон разом рухнули на колени, прямо в густую пыльную придорожную траву, и склонили головы до земли.
Всадники остановились неподалеку от них, переговариваясь между собой, и стали смотреть в поле и на связанные снопы пшеницы, стоявшие рядками.
В середине Михаил разглядел худого смуглого старика с седенькой длинной бородкой, вдоль щек его пролегли две глубокие морщины, внешностью он чем-то напоминал Бабиджу.
К ним подъехал тот же нукер, закричал:
– Чье поле, хан спрашивает?
Ознобишин распрямил свой стан и, не поднимаясь с колен, ответил: "Нагатай-бека", - и вновь склонился.
Нукер птицей подлетел к свите с этим сообщением. Его выслушали и одобрительно закивали головами. Старый хан что-то сказал, все разом развернули своих коней и поехали
– Кто старший?
– прозвучал властный грубый голос.
Михаил поднял голову. Воин смерил его пристальным взглядом своего единственного карего глаза и спросил, кто он такой.
– Векиль Нагатай-бека.
– Передай своему господину, что хан Хызр, могущественный и мудрый, шлет ему салям и поздравляет его с хорошим урожаем. И ещё передай, что хан желает ему успеха в мудром начинании - земледелии. И передай, что тебе об этом сказал эмир Тимур-ходжа.
– Да, господин...
Золотой динар, сверкнув на солнце, шлепнулся у колен Михаила и утонул в пыли.
Грозный эмир Тимур-ходжа развернул своего коня и отъехал.
А мимо рысью мчалась дикая конница сибирских татар, воем, свистом приветствуя эмира. Слышались громкие стуки большого барабана и топот, топот некованых копыт.
Костка распрямился и ухмыльнулся, отирая пыль с лица:
– Теперя у них начнется!
Лишь к вечеру Михаил с мужиками прибыли в Сарай. Над всем городом стлался прогорклый белый дым от пожарищ. На улицах лежали убитые и выли собаки.
Джани ждала Михаила с нетерпением, а увидев, едва сдержалась, чтобы не броситься к нему. Лицо её стало бледно от переживаний. Слуги были перепуганы и тихи, они двигались как тени, едва слышно переговаривались. В доме не зажигали огня и старались не создавать никакого шума.
Сперва Михаил успокоил слуг, сказав, что дом Нагатай-бека находится под покровительством Хызр-хана. Затем он поведал Джани о том, что ему передал эмир Тимур-ходжа.
– Одноглазый?
– Одноглазый.
Женщина в отчаянии заломила руки.
– Я пропала! О Аллах, спаси и защити!
Михаил не понимал, что испугало её, отчего она пришла в такое волнение, а та, мечась по горнице, твердила как безумная:
– Я пропала! Я пропала! Этот Тимур-ходжа не оставит меня в покое. Мне нужно бежать!
– Да от кого?
– От него! От него! От Тимура-ходжи!
Она рассказала, что этот Тимур-ходжа хотел взять её в жены ещё до замужества, да не успел, отправился в паломничество в Мекку, а она тем временем успела выйти замуж за Ибрагим-багадура. И тогда же слышала, что Тимур-ходжа поклялся во что бы то ни стало заполучить её в жены. У неё есть подозрение, что Ибрагим-багадур убит подосланным убийцей - ведь тот был сражен стрелой в спину в самом начале атаки на врага.
Михаил пробовал её успокоить, да не тут-то было: Джани не могли остановить никакие уговоры.