Невозможность путешествий
Шрифт:
Да, на Рескина Муратов ссылается значительно реже!
Описывая то или иное место (город или базилику, картину или вид на провал), Муратов находит для этого эпизода самые точные определения и самые высокие оценки, в которых видится (не сквозит, но завораживает) его личная вовлеченность и заинтересованность, ибо так можно говорить только об искренне любимых и близких явлениях. Но стоит писателю перейти в следующую точку (залу музея или переехать в соседнюю деревню, область, край, район) — все эти превосходные степени повторяются заново. Кажется, это лишний раз сигнализирует о свойствах не столько восприятия, сколько памяти, выхватывающей из бледнеющего
Точность Муратова не показная, снайперская, афористичная, особенно когда дело касается живописных или архитектурных манер и их описаний, рассортированных по городам, следовательно, векам и школам. Каждый топоним ассоциируется у Муратова с определенными эпохами, в которые Рим или Неаполь, Сиена или Парма достигали пика развития или же, напротив, упадка, поэтому описания городов можно выстроить по географическому принципу, как «Образы Италии» и созданы.
Но можно и переверстать в хронологическом порядке. Тогда получишь практически непрерывную историю истории и искусства от древних греков и римлян, с коими у Муратова ассоциируются Неаполь и Сицилия до барокко, которого так много в Венеции и Риме; при этом не минуя Средневековья (городки Ломбардии), и, разумеется, Возрождения, которое распадается, в свою очередь, на города прото-Возрождения, Флоренцию Высокого Возрождения и его последыши замедленного развития, вроде какой-нибудь Падуи или Мантуи.
Город выстраивается вокруг того или иного концепта (двух-трех мыслей), образующих долгий инерционный путь развития (или торможения) этой самой мысли, окрашивающих топонимы в виражи разного цвета и разной степени насыщенности. Такое невозможно придумать «на местности», но лишь отрефлексировать постфактум, подогнав реальность под концепцию.
Для того, чтобы хоть как-то восстановить контекст муратовского путешествия, мне пришлось обложиться книгами, постоянно сверяя маршруты и описания 1) с большим иллюстрированным путеводителем по Италии; 2) с несколькими локальными путеводителями по Риму и Венеции (впечатление от них стоит описать отдельно); 3) с жизнеописаниями живописцев и архитекторов Вазари; 4)с гуглом (я гуглил репродукции картин и фотографии знаменитых мест).
При всей методологической изощренности, в «Образах Италии» отсутствует самая главная система — прагматическая, многочисленные сведения и наблюдения, неожиданно прерываемые на десяток страниц пересказом той или иной средневековой хроники, разбросаны по страницам трилогии, из-за чего собрать их в одном месте (приезжая куда-то или желая собрать в кучу все, что сказано о Корреджо или, к примеру, одном из Беллини, как известно, работавших в самых разных городах) нет никакой возможности.
То есть можно, конечно, забить текст в букридер и искать с помощью функций редактирования, но представим себя в полевых условиях и ужаснемся количеству ненужных действий, которые придется произвести тому, кто пожелает-таки воспользоваться книгами Муратова как путеводителем.
А он ведь, зараза, постоянно этим соблазняет; написанный в другую информационную эпоху, неторопливый и весьма подробный… (Чего больше всего не хватает нынешним бедекерам, так это неторопливости и взвешенности, впрочем, как и оригинальности — нынешние-то все как с одного первоисточника переписаны, с добавлениями, в силу силы авторского интеллекта, когда он имеется, тех или иных стилистических виньеток. И путеводители «Афиши» здесь не исключение.) От этих подробностей впадаешь в ступор, а картинки из сети добивают тебя: все эти богатства,
Нынешние вакцинации, ограниченные двумя, ну, хорошо, тремя неделями дают возможность даже не галопа, но того самого поточного туризма (охватывающего только самое важное или типическое), на который мы обречены даже в самом лучшем варианте состоятельной пенсии.
Когда ты осознаешь это, прагматические червячки уползают обратно в умозрительные щели, и тогда обильное муратовское слюновыделение оказывается вполне съедобным. Особенно если разбавить его гугловскими картами и выкладками из википедии (да набирая имя или топоним, сразу переходите в итальянскую или английскую версию, они в разы содержательнее и полнее).
«Итальянские стихи» А. Блока
Путешествие в Европу (Италия и Германия), предпринятое совместно с Любовью Дмитриевной в надежде сохранить брак, длилось два с небольшим месяца (14 апреля — 21 июня) и достаточно подробно запротоколировано.
Во-первых, есть поэтический цикл, сочинявшийся и дополнявшийся еще лет пять и которые, как говорил сам Блок, «меня как бы вторично прославили…».
«Черное небо» (главный, пожалуй, образ цикла) Италии возникает из-за чудовищной депрессии и сложных жизненных обстоятельств, предшествующих этой поездке, в которую супруги практически сбежали (в том числе и на фоне проблем с родительским поместьем в Шахматове, из-за чего внешняя коллизия путешествия напоминает «Вишневый сад»).
Во-вторых, есть письма 1906 года, обращенные в основном к матери, куда попадают не только впечатления. В первом из них, связанных с поездкой, написанном накануне отъезда, Блок рассказывает о петроградских гастролях МХТ и посещении спектакля по чеховской пьесе, правда, не «Вишневого сада», но «Трех сестер», что, впрочем, выглядит и звучит не менее символично. Письмо это вышло в духе эпистол незабвенного Мартина Алексеевича из сорокинской «Нормы».
Крайне прочувствованно описывая спектакль, Блок неожиданно срывается на красный крик.
«Все живем за китайскими стенами, полупрезирая друг друга, а единственный общий враг наш — российская государственность, церковность, кабаки, казна и чиновники — не показывают своего лица, а натравливают нас друг на друга.
Изо всех сил постараюсь я забыть начистоту всякую русскую «политику», всю российскую бездарность, все болота, чтобы стать человеком, а не машиной для приготовления злобы и ненависти. Или надо совсем не жить в России, плюнуть в ее пьяную харю, или изолироваться от унижения — политики, да и «общественности» (партийности)…»
Пропустив абзац, перехожу к финалу, поясняющему, в каком состоянии духа великий русский поэт отправился смотреть искусство на «свою другую родину — Европу, и Италию особенно…»
«Я считаю теперь себя вправе умыть руки и заняться искусством. Пусть вешают, подлецы, и околевают в своих помоях…»
Мы видим хрестоматийное противопоставление поэта и толпы, искусства и отвратительной реальности… В следующем письме матери (уже из Венеции) Блок пишет и про искусство: