Невыдуманные истории

Гин Анна

барышни, включая меня, прогуливали уроки. Вдоль берега отдыхал до безобразия

голубоглазый парень, одетый наполовину. На нижнюю. Верхняя была рельефна, как Кентавр.

Во время пятой случайной встречи мы сами спросили его про античность. Парень красиво

ораторствовал, что при таких формах было в принципе странным. Внимали молча, с пиететом.

Через несколько часов удивительных историй о храбрости духа, белковой диете и объемах в

сантиметрах он резюмировал. Дословно:

главное, девочки, быстро бегать! Две барышни

разочарованно фыркнули, а я, будучи камээсницой в легкой, ле-е-егонькой атлетике, конкретно — бегуньей на короткие дистанции, посчитала совет как минимум мудрым. Однако

применить его на практике никогда не удавалось. Мне нос ломали. Трижды.

Премьера была заурядной. Моя старшая сестра выходила замуж почему-то в парке

Горького. Креатив конца восьмидесятых. Я не люблю каруселей, вообще не люблю ничего, что

хаотично движется без пункта назначения. Но свидетель был красив, к тому же брюнет, что в

совокупности

с красной

лентой через весь

блестящий

пиджак давало повод

пятнадцатилетнему воображению. Я говорю о непорочном стремлении к подвигам «во имя».

На пути к прекрасному попалась зеленая прямоугольная кабинка с траекторией колеса, но в

профиль. Внутри адской машины было душно и неромантично. Взмокшие от волнения девичьи

руки соскользнули с поручней на первом же вираже. Носом в лоб. Или по лбу, что, впрочем, результата не меняет.

Больше носа болело самолюбие. Гости до сих пор помнят девочку, которая широко

улыбалась, бормотала «мне не больно» и прикладывала к лицу тупые железные предметы.

Зажило аккурат ко второму акту.

У меня была большая добрая собака. Добрая, даже слишком. За кошками гонялась, но если

догоняла, сильно извинялась. Гуляли мы на пустыре. Салтовском — темном — страшном —

криминальном. Один раз там же гуляла плохая девочка с большой, но недоброй собакой (и

еще двумя вообще непонятными мальчиками). Вдруг девочка по необъяснимым причинам

громко обратилась к своей собаке командой «фас». Я заметила: все недобрые собаки

удивительно послушны.

Собачья разборка была непродолжительной. Моя отделалась прокушенной губой и клочком

шерсти в правом боку. Недобрая — маленьким кусочком уха. Остановились они сами, наверное, силы равные, так, говорят, бывает. Однако я все равно разозлилась и решила справиться у

девочки о ее психическом здоровье.

Пока шла, автоматически наматывала брезентовый поводок на руку. Длина поводка совпала

с количеством шагов, так что к риторическому вопросу: «Дура ли девочка?» чугунный (я

думаю) карабин оказался на кисти. Собственно, я ее не била, просто

махнула рукой в качестве

аргумента.

Плохая девочка неожиданно громко закричала: «Та-а-аня-я-я!» Я тогда еще не знала, что

слово — волшебное. Через мгновение, с грацией бегемота, между нами возникла Та-а-аня-я-я.

У нас на районе эту женщину называли Таня-Терминатор. Надо сказать, название очевидное

до глупости, это как таксу назвать Такса. Таня стукнула по мне кулаком один раз. Без каких-

либо секретных подвывертов, прямо. У меня одновременно сломался нос и рот, в смысле

челюсть.

Единственное, чем я могла себя утешить — это тремя метрами совершенно свободного

полета, без всяких давинчиевских заморочек.

Таня-Терминатор торговала розами на рынке, что само по себе — паноптикум, покруче попА

с балалайкой. Плохой девочке она приходилась сестрой. С тех пор я не люблю розы. Можно

сказать, презираю.

Третий перелом был классическим. Как оказалось. На втором курсе мы играли в феминизм.

Забегая вперед, скажу: проиграли с большим отрывом.

Без всяких сильных и мужественных рук мы поперлись к реке замачивать шашлык, собирать

хворост и разбивать палатку.

Палатку разбили. Причем в мелкие кусочки.

На рассвете к нашему эмансипированному лежбищу приблизилась группа товарищей с

плохими намерениями. Местные! (Страшилка начала девяностых.) На факультете психологии еще не научили искусству вести диалог, начинающийся со слов:

«Слышь, шо за херня, кто разрешал?». Да и гендерное равноправие по нашему, городскому

мнению, все же имело пределы: мальчики не бьют девочек. Ни фига. В будянском, если не

ошибаюсь, поселке золотое правило не работало. Хотели равенства? Получите! Я получила

первой.

С тех пор больше роз я не люблю слишком личных, а тем более хамских разговоров о своем

лице.

В качестве постскриптума дам собачий совет. (Не знаю, подействует ли на менее противные

породы, чем такса.) Наблюдение настолько революционное, что делиться «жаба давит». Но я

добрая.

Когда вам край надо на работу, кушать, писать, утюг, встреча, сковородка, молоко

убежало… А любимое (еще час назад) чадо заигралось с очаровательным шпицем, слилось в

нирване с подсохшей до мягкой грязи лужей, вдохновенно загоняет кота на дерево, жрет, скотина, кость, вынюхивает следы зверей, метит территорию или просто прикинулся

слепоглухонемой пуськой в одуванчиках, — не надо истошно орать: «Яша, Яша!». Не надо, сдвинув брови в грозную морщину, нестись в сторону сволочи — ятебещаспокажу-у-у (а