Невыдуманные истории
Шрифт:
У меня зазвонил телефон.
— Алло! С вами будет говорить Таджикистан.
— Таджикистан?!
Я подумала, разыгрывают коллеги. Но у меня нет ничего общего с Таджикистаном. Да и
фантазия ни у кого дальше, чем «Алло, это бухгалтерия, зайдите, пожалуйста, за зарплатой», никогда не доходила. Я сама так делала. Звонишь в соседний кабинет, сообщаешь о зарплате, выходишь в коридор и наслаждаешься стремительным бегом коллег в сторону заветной
бухгалтера.
В трубке послышались помехи и сильный акцент.
— Это Харьков? Алло, Харьков? Харьков?
Мужчина кричал. Кричал с каким-то надрывом, было слышно, он сильно волнуется.
— Да, это Харьков. Я вас слышу, говорите!
Две минуты мы пытались наладить связь. Как радисты. Хотя мне показалось, он услышал
меня сразу, просто не мог поверить, что дозвонился.
— Здравствуйте. Это правда Харьков?
Мне, конечно, льстило быть целым городом, и в другом случае я бы обязательно ответила:
«Нет, это всего лишь одна двухмиллионная его часть», но шутить было неуместно. Тем более
что со мной говорил Таджикистан.
— Да, это правда Харьков. Что случилось?
Я сформулировала вопрос именно так. В том, что что-то случилось, сомнений не было.
Мужчина заплакал.
— Сейчас. Минуту. Мне очень трудно говорить. Минуту.
Очень странная ситуация. Взрослый мужчина, по голосу ему было лет шестьдесят, рыдал в
трубку. Что говорить? Как себя вести?
Женщины могут плакать по-разному. У меня есть подруга, которая манипулирует
мужчинами, используя плач. Причем материальные ценности измеряет исключительно
литрами пролитых слез. Так и говорит, выбирая в магазине очередной парфюм: «Хорошие
духи. Дорогие. Два каприза делов». Шуба в ее системе координат стоит трех истерик. А
поездка в Египет равна пяти дням ровного, полусухого нытья. Плач от несправедливости и от
сострадания, слезы для подруг и для любимого. Это целая система передачи эмоций. Для
женщин.
Когда плачет мужчина, я теряюсь. Это всегда трагедия.
— Я тридцать лет искал могилу отца. Мне пришел ответ. Сегодня. Я направлял запросы во
все города бывшего Советского Союза. Мне пришел ответ. Я вам сейчас прочту.
Помехи исчезли. Я слышала в трубке, как дрожат руки мужчины. Он разворачивал
бумажный листок. И читал.
— Сообщаем вам, что ваш отец погиб в боях под Харьковом. Вы слышите, ПОД ХАРЬКОВОМ.
Я слышала. Слышала и понимала, что если он читает с листа и там так и написано: «в боях
под Харьковом», то это почти нигде. «Подхарьков», конечно, сильно сузил географию поиска
по просторам бывшего СССР. Но все равно это огромная территория.
— Что мне делать? —
Что я могла ему ответить?! Ведь в тот момент я не была Аней Гин, я была Харьковом. А он
— Таджикистаном.
— Приезжайте. Найдем.
Возможно, я слишком много на себя взяла. Но любой другой ответ был бы глупым и даже
абсурдным. Человек всю сознательную жизнь шел к этому бумажному листку. Найти в
справочнике более подходящий телефон? Организации ветеранов? Службы поиска? Да мало
ли кто был компетентнее меня в этих вопросах? Но по-другому ответить этому человеку я не
могла.
— Да? Можно приезжать? Спасибо! Как Вас зовут? Что с собой нужно взять? Я хочу
приехать в мае. В День Победы. В день шестидесятилетия Победы!
— Да, конечно, приезжайте. Возьмите с собой паспорт и ЭТУ бумагу.
Он звонил еще раз в марте. Его звали Садык. В паспорте Содык Содыкбоев. Он снова плакал
и спросил, ничего ли не поменялось в связи со сменой власти на Украине? Я успокоила его. Он
спросил, какой у меня размер — объяснил, что непременно должен привезти мне в подарок
таджикский национальный костюм.
Из школьного курса «Пятнадцать республик — пятнадцать сестер» (это ежегодная
демонстрация костюмов братских республик) я вспомнила только косички. Девочку на роль
Таджикистана непременно брали с темными длинными волосами и заплетали много косичек.
Третьего мая Садык позвонил уже из Москвы.
— Я в Москве! Завтра буду у вас! Поезд такой-то. Встречайте.
У Цоя, по-моему, была такая песня: «Я знал, что так случится, но не знал, что так скоро».
Не то чтобы у меня не было времени подготовиться, я просто не знала как.
Как? Чем? Я помогу шестидесятилетнему мужчине из Таджикистана, который собирается
разыскать могилу отца под Харкьовом?!
Рассказала коллегам. Удивилась: они не только не покрутили у виска, но и взялись
помогать.
Четвертое мая. Четыре тридцать утра. Поезд Адлер-Москва задерживается. На перроне я с
коллегой Витькой Алексеевым и съемочная группа новостей. (Мы позвонили им накануне, рассказали про Садыка, тогда еще не подозревали, что вся эта история — настоящая
журналистская удача).
Я страшно переживала. А вдруг окажется что-то не так? Вдруг мужчина из Таджикистана
что-то напутал, вдруг не Харьков, а Хабаровск, например. Вдруг ему нужно было оформлять
еще какие-то документы, чтобы заехать в город. (А я, идиотка, назвала только паспорт.) Поезд с диким гудком вползал на платформу. У меня вспотели ладони и похолодела шея.