Невыносимая шестерка Тристы
Шрифт:
Потому что он ненавидел меня.
По крайней мере, я так думала до тех пор, пока той же ночью не увидела его сидящим на кухне, обхватившим голову руками и тихо плачущим в темноте.
Мэйкон ни разу не извинился, но больше никогда не делал это снова. Со временем я поняла, что моему старшему брату было всего лишь двадцать три года той ночью, а в двадцать три ты еще так молод. Он внезапно оказался ответственным за троих несовершеннолетних, которых нужно кормить и одевать, на него навалились куча долгов и перспектива того, что жизнь никогда не станет для него чем-то большим.
Мы не знали, любит ли нас старший брат, но он в любом случае останется с нами.
Я могла положиться на него так, как не смогла бы положиться на свою мать, и я жаждала его одобрения и уважения, как никогда не нуждалась в этом от своего отца. Я вновь оглянула столик, желая, чтобы он был здесь. Чем он сейчас занимается? Что он делает, когда остается один?
— Гребаные Святоши думают, что уже владеют этим местом, — слышу чей-то голос.
Я моргаю, вырываясь из своих мыслей, и отставляю мороженое в сторону. Поднимаю глаза и слежу за взглядами братьев.
Майло Прайс и Каллум Эймс смотрят на нас, направляясь по тротуару ко входу в ресторан, за ними идут Бекс и Крисджен. Бекс машет мне рукой, виновато улыбаясь, что говорит о том, что она пыталась отговорить их от этого. Я не машу в ответ, но Арасели переводит подозрительный взгляд на нас, и я понимаю: в этом есть и моя вина. Каким-то образом.
— Они никогда не будут, — отвечает Трейс. — Они никогда не будут владеть этим местом.
Я подтягиваю к себе один из подносов и начинаю есть то, что осталось от раков, надеясь, что они пришли сюда только для того, чтобы поесть, но я знаю, что это не так. Иначе зачем бы им пересекать рельсы, чтобы пообедать в зараженном москитами переоборудованном гараже с рулонами бумажных полотенец вместо салфеток на столах и протертым линолеумом на полу?
Залив Саноа — не получивший статус города район Сент-Кармена, но с таким же успехом он может быть луной. Они — Святые. Мы — Болото. У нас общий почтовый индекс. И все.
Арасели бормочет что-то себе под нос, а затем повышает голос, рявкнув что-то на испанском. Я бросаю взгляд на Арми и вижу, что он уже смотрит на меня. Как и Мэйкон, он говорит по-испански и понимает ее. К сожалению, к тому моменту, когда родился Айрон, наши родители устали и перестали выращивать из своих детей билингвов.
Но по лицу Арми я понимаю, что она говорит обо мне. Как будто я не догадалась об этом.
— Молчи, — обращаюсь к ней.
Она отмахивается от меня.
— Я не с тобой разговариваю.
— Ага, каждый раз, когда ты разговариваешь не со мной, ты говоришь на испанском, — парирую я. — Они мне не друзья, понятно?
Я не приглашала их. Только потому, что мы ходим с ними в одну школу…
— Ты проводишь с ними больше времени, чем дома, — возражает Арасели.
Едкий смешок вырывается
— Я в школе. Или на работе. Или на тренировке.
Айрон вздыхает, пытаясь сохранить спокойную атмосферу:
— Все нормально.
Но он говорит это мне, словно я та сволочь, которая вышла из себя. Она сама начала это.
— Чего она вообще хочет от меня? — огрызаюсь я. — Мэйкон отправил меня в Мэримаунт, я этого не выбирала. Я не одна из них.
Арасели снова выплевывает что-то по-испански, и я могу разобрать достаточно, чтобы услышать: «Так ты одна из нас?»
Стиснув зубы, я отодвигаю свой стул и выскакиваю из-за стола, пока братья стонут, а Айрон что-то ворчит своей бывшей.
Войдя в ресторан, я игнорирую взгляды в свою сторону и направляюсь в ванную, но, подумав еще немного, понимаю, что вместо этого мне нужен свежий воздух. Направляясь направо, я толкаю двойные двери, вижу, как персонал отрывается от своей работы, но я выхожу через заднюю дверь, прежде чем Мариетта успевает спросить меня, что я делаю на ее кухне.
Двери захлопывается, а я глубоко вдыхаю густой воздух и приваливаюсь спиной к стене, стрекотание саранчи и кваканье лягушек наполняет ночь в зарослях за ней. Деревья тянутся вдоль грунтовой дороги, и мне удается разглядеть слабый отблеск лунного света на воде, которая все еще выглядит зеленой, несмотря на то, насколько она темна.
Я смотрю вперед, снова погрузившись в свои мысли.
Моя семья думает, что они сильные, но мы хрупкие, как корочка пирога. Осознание того, что мы вместе, придает нам уверенности, но отъезд уменьшит ее ровно настолько, чтобы Даллас мог уехать следующим. А затем Трейс, и Арми, и Айрон, и ради чего будут все жертвы Мэйкона?
Мне ненавистно, что он просит меня остаться, но я знаю, почему он чувствует себя обязанным. Если я уеду, стану успешной, это будет за счет нашей семьи. А я люблю свою семью.
Слезы наполняют мои глаза, и впервые в жизни я понимаю, что Мэйкон, должно быть, чувствовал, когда ушел из морской пехоты.
И я точно знаю, что бы случилось с нами, если бы он этого не сделал. Где бы мы были без него?
— Заблудилась? — спрашивает кто-то.
Я поворачиваю голову и вижу, как ко мне подходит Меган Мартелл. Ее светлые волосы расплываются, и я вытираю глаза, выпрямляясь и прочищая горло.
— Нет, — отвечаю я и заставляю себя усмехнуться. — А ты?
— Совсем нет, — она поднимает коричневый пластиковый пакет с продуктами, внутри одна из коробок с пирогами из «Мариетты».
Можно вычеркнуть то, что я сказала о Святых, пересекающих рельсы без всякой причины. Здешний лаймовый пирог — приманка, они просто всегда берут его с собой.
Меган останавливается передо мной, и я избегаю ее взгляда, пока не смахиваю оставшиеся слезы.
— Не плачь, — шепчет она.
— Я не плачу.
Натягиваю улыбку и, наконец, поднимаю взгляд, проводя рукой по своим волосам. Прохладный пот покрывает мою спину, и я засовываю руки в карманы джинсовых шорт, наблюдая, как ее глаза на мгновение опускаются к моему декольте, которое исчезает под майкой.