Невыносимая шестерка Тристы
Шрифт:
Из кабинета доносится голос, и Лив отталкивает меня, когда открывается дверь в кабинет директора.
Я качаю головой, когда сажусь на стул. Тряпка.
— Отец МакНилти задерживается у мэра, — сообщает нам миссис Гаррисон, оставаясь в дверях. — Он поговорит с вами обеими утром, так что не думайте, что вы сорвались с крючка. Идите в раздевалку, переоденьтесь…
Я встаю до того, как она заканчивает свою фразу, беру телефон со стола и прохожу мимо старухи.
— И идите прямо в класс, — кричит она вслед, когда
Но мы уже в коридоре, и дверь захлопывается за нами. Я не оборачиваюсь и не замедляю шаг, мчусь по пустому коридору, пока учителя гудят в своих классах, и спускаюсь по лестнице, отыскивая дорогу в раздевалку.
Все это время Джэгер идет следом за мной, и я спиной чувствую ее взгляд. Надеюсь, она снова накинется на меня.
Надеюсь, она осмелится сделать это.
Я толкаю дверь, административные помещения и раздевалка пусты, так как все уже снаружи. Остановившись напротив своего шкафчика, набираю комбинацию на замке и открываю его.
— Почему надо было выбрать именно апельсиновый сок? — жалуюсь я, снимая свое поло через голову. — Все такое липкое.
Он у меня даже в чертовых носках. Эти кожаные двухцветные туфли винтажные. Если они испортятся, я позабочусь о том, чтобы даже ее убогие братья не смогли ее защитить.
Лив копается в своем шкафчике — который, к сожалению, находится в том же ряду, потому что тренер держит команду по лакроссу рядом, — пока я вытаскиваю запасное поло.
— Знаешь, — говорю я ей, пока вожусь с чистой рубашкой, — если ты не хотела, чтобы это все видели, то тогда тебе, возможно, не стоило бы практически трахать ее на публике.
— Мы не трахались, — рычит она, посмотрев на меня. — Как ты и остальные прекрасно видели. Если бы я не хотела, чтобы люди снимали, то мне не стоило ожидать таких простых манер от глупой, бесполезной коровы.
Я просовываю руки в рубашку. Глупая, бесполезная…
Но я вновь снимаю ее и кидаю в Лив.
— Она должна подойти твоим огромным сиськам. Возьми.
Она ловит ее, и я достаю еще одну рубашку из шкафчика, проверяя, что она маленького размера.
Оливия кладет рубашку к себе шкафчик, проверяя свое лицо в зеркале, висящем на внутренней стороне двери. Струйка засохшей крови покрывает край ее уха, и я стараюсь не смотреть на нее, когда она вытирает его.
Крошечный укол вины пронзает меня, но я отмахиваюсь от него. Она ведь тоже заставила меня истекать кровью, не так ли? Не моя вина, что ей приходится вставлять металл в ухо из-за всех своих дурацких проколов. Она первая набросилась на меня.
Я снова облизываю порез в уголке рта, оглядываясь и наблюдая, как Лив бросает окровавленную салфетку на землю, ее губы кривятся от гнева.
А в глазах отражается ярость: понятно, что она все еще расстроена.
Я замолкаю, сквозь меня просачивается замешательство. Знаю, что заслужила ее гнев. Я бы тоже пришла в ярость.
Я стискиваю зубы и закрываю глаза, сильно зажмуриваясь. Оливия везде целовала ту девушку. Везде.
Смотрю в свой шкафчик, лифчик ощущается, как наждачная бумага на моей коже. Я снимаю его и бросаю на пол.
Точнее, если бы я сделала подобное со своим парнем в общественном месте, меня бы считали шлюхой, верно? Возможно, у меня бы даже были неприятности, потому что шлюхи не представляют Мэримаунт на матчах по лакроссу.
Девочки Мэримаунта — хорошие девочки. Мы осмотрительны.
И теперь она это знает.
Я не двигаюсь, воздух касается моей обнаженной груди, пока она роется в своем шкафчике.
Оливия поправляет свою синюю в зелено-черную клетку юбку, и по моему телу пробегают мурашки. Она затягивает свой высокий хвост, взбивая растрепанные волосы и распрямляя локоны, свисающие около ушей, гвоздики и маленькие кольца поблескивают в свете ламп, когда мои соски твердеют.
Не могу смотреть на нее, но я все вижу.
Она перестает двигаться и опускает голову, мы обе синхронно дышим. Тихо и одиноко, но так сдавленно.
— Почему ты стремишься причинить мне боль? — спрашивает Лив, ее голос звучит неожиданно мягко.
Я не моргаю.
Почему?
Почему?
У меня дрожит подбородок. Потому что… это хотя бы что-то.
У меня есть хотя бы это.
Фотография младшего брата висит на дверце моего шкафчика, и я рассеянно провожу большим пальцем по едва заметной скрытой татуировке на внутренней стороне среднего пальца. В этом месяце ему бы исполнилось четырнадцать.
Меня трясет, и я хватаю пузырек и вынимаю голубую таблетку в десять миллиграммов. Кладу ее в рот, горькая пыль начинает растворяться на моем языке, прежде чем я сглотну.
Я достаю чистый спортивный топ и натягиваю его через голову, а затем надеваю рубашку, когда она снимает свою грязную. Я не могу отвести взгляд.
Ее живот плоский и гладкий, и я скольжу взглядом вниз по ее ногам, изгибы на тыльной стороне ее бедер завораживают.
Но затем Лив протягивает мне руку, и я поднимаю глаза, видя упаковку влажных салфеток. Я пристально смотрю на них.
— Возьмешь или нет? — рявкает она.
— Отвали.
И она бросает их. Упаковка ударяется о мою голову, и я рычу, не пытаясь поймать ее.
— У тебя на затылке капля крови, идиотка, — сообщает она мне.
Я чуть ли не смеюсь. Что? Она чувствует себя виноватой за то, что причинила мне боль или что-то в этом роде? Она не должна это делать. Я неплохо уделала ее сегодня утром, ведь так? Это видео набрало восемьдесят пять тысяч просмотров до того, как я удалила его в три часа ночи.
Но, конечно, к тому моменту оно уже нанесло ущерб. То, что попало в интернет, там и остается.
Боже, что я наделала?
Я поднимаю упаковку с пола и вытаскиваю салфетку.