Нейромант
Шрифт:
— Что ты имеешь в виду, голографична? — Слово заставило его подумать о Ривьере.
— Парадигма голограммы — это наиболее близкая вещь, которую вы разработали для представления человеческой памяти, и это все. Но вы никогда ничего не делали с этим. Люди, я имею в виду.
Финн шагнул вперед и наклонил свой обтекаемый череп, чтобы посмотреть на Кейса. — Может быть, если бы вы делали что-то, я бы не появился.
— Что бы это значило?
Финн пожал плечами. Его рваный твид был слишком широк в плечах, и
— Я пытаюсь помочь тебе, Кейс.
— Почему?
— Потому что я нуждаюсь в тебе. — Большие желтые зубы появились снова. — И потому что ты нуждаешься во мне.
— Чушь. Ты можешь читать мои мысли, Финн? — Он сморщился. — Зимнее Безмолвие, то есть.
— Мысли нельзя читать. Видишь ли, у тебя все еще парадигмы, полученные из печатных слов, и ты следуешь им буквально. Я могу иметь доступ к твоей памяти, но это не то же самое, что твои мысли.
Он потянулся к обнаженному шасси старинного телевизора и выдернул серебристо-черную вакуумную лампу.
— Видишь? Часть моей ДНК, типа того…
Он отбросил лампу в потемки, и Кейс услышал, как она упала и звякнула.
— Вы всегда строите модели. Каменные круги. Кафедралы. Органы. Складывающие машины. У меня понятия нет, зачем я здесь сейчас, ты поверишь? Но если набег сегодня получится, то вы наконец завершите реальную вещь.
— Я не знаю, о чем ты говоришь.
— Это «вы» коллективное. Ваш вид.
— Ты убил тех Тьюрингов.
Финн пожал плечами.
— Пришлось. Пришлось. Тебе бы следовало сказать спасибо; они бы убрали тебя и глазом не моргнули. Ну короче, зачем я тебя сюда забрал, нам надо поговорить. Помнишь это?
Его правая рука держала обугленное осиное гнездо из сна Кейса, пары топлива смердели в закрытом пространстве темного магазина. Кейс оступился назад, к стене хлама.
— Да. Это был я. Сделал это при помощи голографического устройства в окне. Еще одно воспоминание, которое я достал из тебя, когда расплющил тебя первый раз. Знаешь, почему это важно?
Кейс покачал головой.
— Потому что, — и гнездо каким-то образом пропало, — это самая близкая вещь к тому, чем хотят быть Тессье-Эшпулы. Человеческий эквивалент. Блуждающий Огонек — это как то гнездо, или, в любом случае, он замышлялся по этому принципу. Я думаю, от этого ты почувствуешь себя лучше.
— Почувствую лучше?
— От знания, на кого они похожи. Ты там начинал ненавидеть меня одно время. Это хорошо. Но ненавидь их взамен. Никакой разницы.
— Слушай, — сказал Кейс, шагнув вперед, — они мне говна не делали. А ты — другое дело…
Но он не мог почувствовать гнев.
— Так ведь Т-А сделали меня. Француженка, она сказала, что вы продали свой вид. Демонам, то есть мне, так она сказала. — Финн ухмыльнулся. — Но это не имеет особого значения. Ты должен ненавидеть кого-то, пока все это не закончится.
Он
— Ну, пошли, я тебе покажу маленький кусочек Блуждающего Огонька, пока ты здесь.
Он поднял угол одеяла. Белый свет пролился наружу.
— Черт, слышь, не стой там просто так.
Кейс последовал, потирая лицо.
— Окей, — сказал Финн, и схватил его за локоть. Их пронесло мимо старой шерсти в клубах пыли, в свободное падение и коридор из волнистого лунного бетона, окольцованный белым неоном через двухметровые интервалы.
— Господи, — сказал Кейс, кувыркаясь.
— Это передний вход, — сказал Финн, его твидовый пиджак хлопал. — Если бы это не был мой конструкт, то место, где магазин, было бы главными воротами, вверх по оси Фрисайда. Все это будет слегка бедно деталями, однако, потому что у тебя нет таких воспоминаний. Исключая этот кусочек, который ты получил через Молли…
Кейсу удалось выровняться, но он начал закручиваться штопором по длинной спирали.
— Держись, — сказал Финн, — я перемотаю нас вперед.
Стены смазались. Головокружительное ощущение движения стремглав, цвета, хлестающие вокруг углов и сквозь узкие коридоры. Они, кажется, в каком-то месте проскочили сквозь несколько метров сплошной стены, мгновение кромешной тьмы.
— Здесь, — сказал Финн. — Вот оно.
Они вплыли в центр совершенно квадратной комнаты, стены и потолок обшиты прямоугольными секциями темного дерева. Пол был покрыт единственным квадратом яркого ковра с узором микрочипа, проводящие схемы вычерчены синей и алой шерстью. В самом центре комнаты, точно выровненный по узору ковра, стоял квадратный пьедестал из морозно-белого стекла.
— Вилла Блуждающий Огонек, — сказала украшенная цветными камнями штука на пьедестале, голосом, напоминающим музыку, — это тело, выросшее на самом себе, готическая прихоть. Любое место в Блуждающем Огоньке в каком-то смысле секретно, эти нескончаемые серии комнат, содиненные переходами, лестничные колодцы со сводами как у кишок, где глаз попадает в ловушку узких кривых, проходя по изукрашенным ширмам, пустым альковам…
— Эссе 3Джейн, — сказал Финн, доставая свой «Партагас». — Написала это в двенадцать лет. Курс семиотики.
— Архитекторам Фрисайда доставило много головной боли скрыть тот факт, что интерьер веретена устроен с банальной точностью обстановки номера отеля. В Блуждающем Огоньке внутренняя поверхность оболочки погребена под буйной порослью структур, оплывших, спутанных между собой форм, тянущихся вверх к твердой сердцевине микросхем, корпоративному сердцу нашего клана, цилиндру кремния, источенному узкими сервисными тоннелями, некоторые из них не шире человеческй головы. Умные крабы копаются там, дроны, на страже против микромеханического разложения или саботажа.