Нейтральной полосы нет

Леваковская Евгения Владимировна

— Да оторвитесь от этой красотки, в других номерах есть и попикантнее. Если интересуетесь, можете полистать у меня подшивку, — с легким нетерпением сказала Регина. — Откройте следующую страницу. Там эта же девица, так сказать, в действии.

Он открыл. Много небольших четких фотографий, одна за другой. Как слайды. А может, это и есть слайды…

— Что-что, а в выдумке не откажешь, не правда ли?

Никита отнюдь не был стеснительным мальчиком, однако от слов этих горячая волна румянца залила его лицо, уши, шею. Он почувствовал, что за ним, за его впечатлением

от этих снимков — ведь это же фотографии! — жадно наблюдает женщина, а это было противно.

— Ну, для первого раза, кажется, хватит!

Она рассмеялась коротким хрипловатым смешком, взяла — слава богу! — у него из рук журнал и снова сунула под ковер.

Когда Никита взглянул на нее, его поразило беспокойно-алчное выражение лица, обычно столь самодовольного. Какую-то секунду она смотрела на него выжидательно. Он понял это по-своему и, показав на часы, сказал:

— Поехали, поехали! Я как-то не подумал, что все это дело столько времени потребует. Вы меня высадите у первого ГАИ.

— Вы прелесть, Никита, — сказала она после некоторого молчания, поворачивая ключ. — Ну ничего. Понемножку, понемножку, как говорила бонна о своем восьмилетнем воспитаннике, да? — Она опять посмеялась коротким смешком. Машина уже выбралась на асфальт и неспешно — неплохо бы и прибавить газку — шла к Москве.

Никита не знал, кто такая бонна, и плевать ему было на эту бонну с ее воспитанником. В окна залетает лесной ветерок, дышать стало легче, и скоро наконец его епархия. ГАИ она проехала, видно, считает долгом до места довезти. Скорее всего, сама на дачу едет, сегодня суббота, тогда ей по дороге.

— Ну, а как же компас? — не поворачиваясь, спросила она.

— У меня уже, у меня ваш компас! — с радостью объявил Никита. — Все в порядке, цел он и исправен. Вернем вам ваш компас. Все, как я и думал. Никакой это не вор, а так пацан, глупость детская.

— А вы можете сегодня же мне его вернуть? Вернее, не мне, — поправилась она, — а маме. Вещи — ее сфера. Мы заедем сейчас, вы возьмете компас и вручите его маме. Идет?

У Никиты сердце упало. Он устал. Неизвестно от чего, но устал смертельно.

— Я должен получить разрешение начальника отдела.

— Насколько мне известно, найденные вещи возвращаются владельцам.

— Разумеется. Только мы вызываем потерпевших к себе, проводится опознание, оформляются соответственные документы…

— Потерпевшая — старый человек. Неужели нельзя дополнительно не трепать ей нервы вызовом в милицию?

Никита подумал, что заявление подписано отцом Регины, но пусть уж полковник решает, как деликатнее закончить эту затянувшуюся, копеечного значения эпопею. Ох, Пашка, Пашка, наделал ты хлопот со своими круизами и кораблями!

Надо думать, полковнику Соколову Фузенков уже звонил, потому что начальник встретил Никиту словами:

— Ну, с журналистки твоей навряд ли толк будет. Не показались ей наши собачки.

На вопрос Никиты он ответил:

— Отвези, вручи, будь они неладны, да не забудь оформить. Хорошо бы покончить с этим делом добром и как можно скорее.

На

даче они вошли опять в ту же комнату-холл с камином, Регина впереди, Никита за ней, держа компас-барометр в руках бережно, как чашу с дарами. Опять там был адвокат Семен Яковлевич, запускавший песенки с магнитофона. Только камин не горел, да из-за дверей доносился повелительный голос старой хозяйки и еще женские голоса. Изъяснялись довольно громко, легко можно было понять, что в доме готовятся к приему гостей.

Никита с облегчением водрузил компас на тот же овальный столик, вынул из кармана кителя припасенный бланк расписки. Семен Яковлевич приветствовал его как старого знакомого. Регина прошла куда-то, вернулась уже без куртки, в длинном, до пят, шелковом черном платке с кистями и вышитыми белыми цаплями.

Никите вспомнилась мать с ее нехитрыми мережками. Где ж было ей вышить, ей хоть бы поглядеть таких белых выпуклых цапель на черном шелку.

— Все так, как я и думал, — ответил Никита на вопрос старика относительно найденной пропажи, — Это не воры. Пацаны-подростки.

Старик усмехнулся.

— Многообещающие пацаны.

Он был прав формально.

— Вы знаете, — живо отозвался Никита, — тот, кто брал, он неплохой мальчик. Он еще не испорченный, в нем до удивления много детства. Кроме того, вся эта ребятня в правовом отношении совершенно безграмотна. Им кажется, что взять такой компас-барометр — это пустяк, это не значит совершить кражу. Он еще гордился, что ничего на террасе не попортил, не повредил…

Никита коротко рассказал Качинскому всю нехитрую историю Пашки Щипакова, рассказал про его мать. Сказал, что она отлично работает, сейчас получает большую премию, мечтает выхлопотать путевку на Южное побережье, пусть парень посмотрит море.

Никита рассказывал охотно. Уж кому-кому, как не старому юристу знать, сколь разнообразны бывают изгибы человеческих судеб.

Никита так и сказал:

— Вы-то понимаете. Мы с вами одно дело делаем.

Старик опять усмехнулся, на сей раз в его усмешке было больше яду.

— Не совсем одно, — сказал он, прищурясь на Никиту. — Я в основном защищаю людей, а вы в основном, простите за жаргон, сажаете.

— В основном сажаем?..

Никита опешил и примолк.

Пока они разговаривали, Регина бродила по комнате, вся спрятавшись под черный шелк, обеими руками придерживая платок под подбородком. Похоже, Пашкина история ее совершенно не интересовала, но она все же слушала, потому что, едва Никита замолк, она подошла к дверям и, распахнув их, крикнула:

— Мама, идите же, получайте свой бесценный барометр.

Старуха вошла не сразу. Матовая желтизна ее лица сейчас сменилась ярким румянцем, наверно, только что от плиты.

— Эта девка ничего не может, — с сокрушением сообщила она дочери. — Если б не тетя Соня, не знаю, что б я делала. Ну, так что же у вас, молодой человек? — Она села к овальному столику. — Значит, все-таки нашли? Это хорошо.

В отличие от дочери, она с вниманием выслушала историю исчезновения и возвращения компаса.