Незабываемое
Шрифт:
Впервые о «Письме старого большевика» я узнала только в 1965 году от И. Г. Эренбурга, прочитавшего его в Париже. Мне удалось познакомиться с этими материалами.
В 1959 году, в период, который у нас принято называть «оттепелью», Б. И. Николаевский впервые признал себя автором нашумевшего в свое время «Письма старого большевика». Очевидно, слухи о действительном авторе «Письма» стали просачиваться, и ничего не оставалось делать, как заявить, что оно написано им самим — меньшевиком, а не старым большевиком, но якобы на основании длительных бесед с Бухариным в Париже, притом на темы, не связанные с его командировкой.
Поводом для этого позорного откровения — позорного, ибо «Письмо», как, я надеюсь, мне удалось показать, носило явно провокационный характер, — послужили запросы, направленные в редакцию
Сами по себе запросы представляются мне маловероятными и, возможно, организованы были самим Николаевским, чтобы начать дальнейшие измышления.
Какой же анонимный большевик не пожелал бы остаться инкогнито для редакции в то время, если бы даже счел для себя полезным (что весьма сомнительно) направить письмо в печатный орган меньшевиков-эмигрантов, ибо отношение к «Социалистическому вестнику» со стороны большевиков было отнюдь не дружеское.
Однако в 1959 году, несмотря на данное редакции обещание, Николаевский не решился обнародовать подробные воспоминания о Бухарине, для этого потребовалось ждать еще шесть лет.
В декабре 1965 года Николаевский вновь опубликовал в «Социалистическом вестнике» «Письмо старого большевика». В качестве предисловия были напечатаны его воспоминания о Бухарине в форме интервью, якобы основанные на разговорах с Н. И. в Париже в 1936 году.
Трудно сказать с точностью, из какого источника черпал Николаевский ту информацию, которая не появлялась в советской прессе. Не исключено, что ему подкинули ее специально с расчетом на публикацию. В любом случае, информация эта была умело обработана Николаевским и дополнена размышлениями, приписанными старому большевику, которые меньшевику Николаевскому, великолепно знавшему историю большевистской партии, реконструировать не составило большого труда. К сожалению, порядочность в политике присутствует не у всех.
На процессе Бухарин вынужденно показал, что, находясь в 1936 году в Париже, вошел в соглашение с Николаевским, посвятил его в планы заговорщиков и просил в случае провала, чтобы лидеры II Интернационала открыли в их защиту кампанию в печати. Тогда, в марте 1938 года, Николаевский напечатал заявление, в котором опровергал это: «Все без исключения мои встречи с Бухариным, равно как и с другими членами комиссии (по покупке архива Маркса. — А.Л.), проходили в рамках именно этих переговоров. Ничего, хотя бы отдаленно напоминающего переговоры политического характера, во время этих встреч не происходило». Можно было бы предположить, что Николаевский скрыл имевшие место подробные разговоры с Бухариным, щадя его, но это можно было бы заподозрить, если бы не было провокационного «Письма».
Но спустя почти три десятилетия в своих воспоминаниях-интервью Николаевский вдруг поведал о разговорах с Бухариным во время его командировки. «Воспоминания» эти настолько обширны, что если бы беседы эти действительно происходили, то не оставили бы времени для деловых переговоров.
Фундаментом для создания задним числом воспоминаний о Бухарине послужили факты, хорошо известные Николаевскому-историку. Для того чтобы придать им видимость правдоподобия, Николаевский расцвечивает их красочными подробностями. В творческой фантазии отказать ему нельзя. Но в данном случае она неуместна. Лишь правдивые воспоминания о Бухарине представляют интерес. Фальшивые же вводят в заблуждение исследователей, особенно зарубежных, ознакомившихся с публикациями Николаевского. Так, например, произошло при освещении ряда моментов с американским советологом Стивеном Коэном, написавшим замечательную книгу «Бухарин и большевистская революция». Да и с другими авторами.
Николаевский пытается изобразить себя не политическим противником Бухарина, а его доверенным лицом.
Я уже говорила, что своим братом Николаевский заинтересовался при последней встрече с Н. И., происходившей в конце апреля 1936 года в моем присутствии. Что же пишет Николаевский в своих «воспоминаниях»-интервью?
«В первый вечер, когда он (Бухарин. — А.Л.) пришел ко мне, первыми его словами были: «Привет от Владимира». Позднее, когда Бухарин и я получили возможность говорить наедине, он добавил: «Вам шлет привет Алексей (Рыков. —
Так Николаевский использует свои родственные связи с Рыковым, чтобы в «воспоминаниях» придать разговорам с Бухариным характер доверительных бесед.
Стараясь показать свою близость к Бухарину, Николаевский сообщает в этом интервью, что в Амстердаме и Копенгагене, работая над документами Маркса и Энгельса, в свободное время Бухарин водил его по музеям. О посещении музея естественной истории в Амстердаме Николай Иванович мне с увлечением рассказывал. Там были ценнейшие коллекции бабочек. В Копенгагене хранилась большая часть документов Маркса и Энгельса, и Николаю Ивановичу пришлось много работать. О посещении музеев в Дании я ничего не слышала, возможно, это у меня выпало из памяти. Но, когда Николаевский рассказывает, что в Копенгагене, в музее, Н. И. наполнил портфель фотографиями картин старых мастеров, я вообще ставлю под сомнение пребывание Николаевского в Дании. Никакого портфеля у Н. И. не было, да и фотографий из Копенгагена в Париж он не привозил. Николай Иванович говорил мне, что из Вены в Данию и Голландию его сопровождал Фридрих Адлер. О Николаевском же в этой связи он не упоминал.
Когда точно знаешь, что человек лжет в большом, не веришь и в малом. Даже если Б. Николаевский в Голландии и Дании был, то почему свободное время Бухарин проводил с ним, а не с членами советской делегации по покупке архива? В Париже я наблюдала исключительно официальные отношения между Бухариным и Николаевским.
Я не собираюсь касаться всех вопросов, затронутых в импровизации Николаевского. Остановлюсь лишь на том, что меня особенно поразило.
Несмотря на то что Николаевский правдиво рассказывает о гуманистических устремлениях Бухарина, о том, что Бухарин называл социалистическим, или пролетарским, гуманизмом, противопоставляя фашизму (что Н. И. ярко выразил в последнем в своей жизни докладе, произнесенном в Париже), он придумывает в связи с этим многочисленные эпизоды и рассуждения, чуждые Бухарину. Николаевский выдает себя с головой, когда на вопрос интервьюеров, известны ли были Сталину эти идеи Бухарина, заявляет: «Существа взглядов Бухарина Сталин не мог не знать. Бухарин не только широко пропагандировал свои взгляды в рядах коммунистов, но и открыто писал о пролетарском гуманизме в печати».
Смехотворным представляется рассказ о разговоре Николаевского с Бухариным по поводу политического завещания Ленина (в широком смысле этого слова). Бухарин утверждал якобы, что оно состояло из двух частей: более короткой — о вождях и более длинной — о задачах партии, и пояснял Николаевскому, какие принципы Ленин считал нужным положить в основу политики. Бухарин будто бы обратил внимание Николаевского на две свои брошюры: «Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз» (1925 г.) и «Политическое завещание Ленина» (1929 г.). Первая была написана в то время, когда взгляды Бухарина не оспаривались Сталиным и положение Бухарина, казалось, было прочно, поэтому, излагая взгляды Ленина, Бухарин не пользовался цитатами из его статей. «Политическое завещание Ленина» — речь на траурном заседании, посвященном пятой годовщине со дня смерти Ленина, когда Бухарин был уже под обстрелом Сталина. Поэтому Бухарин цитирует в ней последние работы Ленина. В этом и было главное различие между первой и второй брошюрами Бухарина.
Николаевский утверждает, что первую работу он не читал. Это дает ему возможность сконструировать целый разговор. Бухарин будто бы сообщил Николаевскому, что первая брошюра основана на личных беседах с Лениным, считавшим, что Бухарин лучше других сможет сформулировать его мысли, если Ленин не успеет этого сделать. Но Ленин успел изложить свои мысли в статьях «Странички из дневника», «О нашей революции», «О кооперации», «Как нам реорганизовать Рабкрин», «Лучше меньше да лучше». И разве Бухарину необходимо было тратить время, чтобы объяснять «малограмотному» историку, что в завещании Ленина была мысль о возможности прийти к социализму, не применяя насилия против крестьянства! Неужто Николаевский, великолепно знающий историю социал-демократического движения вообще и большевистской партии в частности, под каким бы углом зрения он ее ни рассматривал и с какой бы неприязнью ни относился к Ленину, самого Ленина не читал?!