Незабываемые дни
Шрифт:
— Выходит, у немцев. Да бросим говорить о нем. Разве нет других людей, о которых можно поговорить?
Игнат хотел еще что-то спросить о Заслонове, — он и представить себе не мог, что этот человек оказался предателем, — но видел, что разговор об инженере неприятен Наде. Игнат только спросил:
— Что-то ты про сестру забыла, не вспоминаешь о ней.
— А разве Галя тут? В городе?
— Куда ж она денется? Тут. Работает. В столовой.
— В прежней своей столовке?
— Какое там в прежней! Работала раньше в солдатской
— Ты видел ее?
— Ну-у… видел…
— Говорил?
— Ну, пусть говорил…
— Что-то ты не договариваешь.
— А что тут особенного скажешь? После расскажу, пейте чай…
Старая Маслодудиха вертелась вокруг стола. Расставляла стаканы, бегала в сенцы проверить, шумит ли самовар. И все упрашивала:
— Вы уж извините нас. Закуска — нельзя сказать, чтобы богатая. Для хорошего человека и стакана чаю, как у людей, не найдешь, давно перешли на сахарин…
— А вы, Максимовна, не беспокойтесь. Мы из деревни. Для немца не очень разбрасываемся нашим добром, у нас еще можно дышать. Вот и вас угостим.
— Да что вы, что вы?
Даже сам хозяин, вошедший в это время, начал упираться:
— Не будь я Иван Маслодуда, если позволю дорожного человека обирать.
— Да бросьте вы, наконец, разве мы не свои люди, чтобы куском хлеба считаться, да еще в такое время.
— Ох, Надя, и не говори! Лютое время настало, лютое. Нет людям покоя, не стало житья…
— Ну, брось, старуха. А ты, Надя, хоть познакомила бы нас с гостем.
— А я и забыла. Это же Александр Демьянович. Свояк отца. Он гостил у нас и прихворнул немного. Отец наказал мне, чтобы я помогла Александру Демьяновичу добраться домой… Он учителем работал на Любанщине.
— На Любанщине, говоришь? — лукаво спросил Игнат. — У нас, брат, тоже много людей из города пробирается на… Любанщину…
Иван Маслодуда сердито набросился на Игната:
— А тебе нечего подъезжать. Твои шутки не всегда уместны.
— Да разве я шучу? — загадочно улыбнулся Игнат, лукаво глядя Наде в глаза.
Александр Демьянович откликнулся, задорно блеснув глазами:
— Надя правду говорит. Я и в самом деле буду там работать.
Надя попросила Игната проводить ее к сестре, рассказала ему, что она сама пыталась утром разыскать сестру на старом месте, но увидела там только пепелище.
— А она там рядом и живет. Ты только очень у нее не задерживайся, после семи у нас запрещено ходить по улицам. А если засидишься, то уж лучше переночуй там.
— А ты разве не пойдешь со мной?
— Нет…
— К Гале не зайдешь?
— Хотя бы и к Гале, твоей любимой сестре.
— Что-то ты мне не договорил, когда рассказывал о Гале.
— А что тут договаривать? Не люблю я твою Галю, не нравится мне ее поведение.
— Может, она ведет себя непристойно?
— Не в этом дело. И живет она, и ведет себя попрежнему, никаких тут упреков быть не может.
— Как это обругала?
— Ну, прямо так и сказала, чтобы я не очень слонялся под ее окнами. Глупцом меня назвала, и так далее. Будто за ней там наблюдают, следят. Это она говорит. По-о-думаешь, какая опасная личность!
— Ты, видно, о чем-то говорил ей?
— Разумеется, не по пустякам к ней ходил. Не хватало мне еще любоваться такой персоной. По делу ходил, о деле говорил.
— Были у нее какие-нибудь причины не согласиться с тобой?
— Причины? Какие там причины! Трусиха она, вот кто. Однако, вот и ее окна. Постучись в ту дверь, оттуда к ней и попадешь. А я пошел. Нет… погоди минутку. Давай еще немного пройдемся, останавливаться здесь не стоит. Что это за человек с тобой и куда он пробирается?
— Много будешь знать, Игнат, скоро состаришься.
— А ты не шути. Видно, к партизанам?
— Ну, скажем, к партизанам, так что с того?
— Что, что? Может, и мое слово тебе лишним не будет. Вы собираетесь дальше поездом ехать. Не советую. На этом участке бесчинствуют эсэсовцы, еще можно попасть к ним в лапы. Надо будет вам иначе пробираться, по шоссе или проселками.
— Почему ты думаешь, что мы к партизанам? Если бы мы хотели к партизанам, то они всюду есть. Ты думаешь, что у нас нет партизан?
— Рассказывай мне сказки. Конечно, есть. Но обкома у вас нет, — а-а, угадал? По глазам твоим вижу, что в обком пробираешься. Видал ты их, — учителем на Любанщину! Школы их там так и ждут!
— Ну ладно, оставим это! Сам понимаешь, не обо всем теперь будешь рассказывать на людях…
— Однако и хитрющая ты, как всегда!
— Однако и глупый ты, как прежде! — в тон ему ответила Надя. — Ну, иди, иди, Игнатка, иди домой. Я долго здесь не пробуду. А если запоздаю, то заночую тут.
Немного погодя она попала в объятия сестры. Так и стояли в коридоре, крепко обнявшись, молчаливые, сосредоточенные. В сумраке коридора вглядывались друг другу в глаза, словно каждая старалась поскорее узнать, что сталось с другой, да те ли это глаза, что были раньше, что глядели на тебя с сестринской лаской и сочувствием.
Первой опомнилась Галя:
— Что же мы стоим тут? Еще люди глазеть станут… — И повела Надю куда-то влево, в маленькую комнатушку.
Вечерний час уже наполнил комнатку мглой, а они все говорили и не могли наговориться. Вспомнили и о детстве, о веселых днях юности, о родных и знакомых.