Незабываемые дни
Шрифт:
— О, на это вы не обращайте внимания! И я прошу вас, господин инженер, не ограничивать себя определенными рамками. Вы не смотрите на то, что я, так сказать, шеф депо, ваш начальник и тому подобное. Я вам предоставляю в данном случае полную свободу и полномочия делать все для того, чтобы наладить работу в депо. Вы знаете этих людей, знаете все местные условия. Я обещаю вам… дружбу и всяческую поддержку в вашей работе. В наших общих интересах — как можно скорее поставить депо на ноги.
— Поставим… — задумчиво произнес Заслонов.
— Не
— Видите, господин Штрипке, я не привык бросать слова на ветер. Раз сказал поставим — значит точка. А митинговать я не люблю.
— О-о! Вы, однако, серьезный человек. Я люблю таких людей. Я тоже серьезный человек, человек дела. Но, признаться, — мы ведь с вами инженеры, свои люди, — депо не моя специальность. Я инженер-путеец. Пустите меня, пожалуйста, на линию. Пустите меня на участок, на рельсы. Я там на всех перегонах, закруглениях, подъемах и уклонах, на всех профилях и габаритах буду играть, как хороший музыкант на рояле. А тут… Тут мне немножко трудно. Вот мы осматривали крейцкопф… Ну, конечно, нельзя сказать, чтобы я был полным профаном в этом деле, но его тонкости, святая святых для меня недоступны. Тут нужен опытный глаз паровозника. И я заметил, как вы сразу оценили всю работу хозяйским глазом специалиста, увидели изъяны в каких-то там ползунках…
— Не изъяны, а вредительская работа! Диверсионная работа!
— Боже мой, боже, что вы говорите?!
— Говорю то, что слышите, господин Штрипке. Такого рабочего надо немедля отдать под суд, а в лучшем случае за воротник и за ворота. Кстати, господин Штрипке, отдайте приказ об этом рабочем.
— Да-да-да… Я… я подумаю… подумаю, — сказал Штрипке.
— А о чем тут особенно раздумывать?
— Да-да! Раз человек халатно относится к своим обязанностям…
— Не халатно, а преступно, господин Штрипке! С такими рабочими я не могу наладить дело.
— Да… Я согласую, обязательно согласую.
— Разве увольнение рядового рабочего требует специального согласования? С кем?
— О-о… вы еще не знаете как следует наших порядков! — несколько смущенно сказал господин Штрипке и, очевидно, чтобы выпутаться из какого-то неприятного положения, в которое он попал, заговорил уже более развязно:
— Видите ли, у нас высшее начальство должно быть осведомлено о каждой мелочи. Я обязан обо всем докладывать.
— Ну вот и докладывайте об этой мелочи, как вы говорите, Хотя я считаю это не мелочью, а самой настоящей диверсией.
— Да-да… Я непременно доложу. Но бросим говорить об этом рабочем. Не в нем дело. Я хочу спросить у вас, как вы думаете наладить нормальную работу всего депо?
— Это сложный вопрос, господин Штрипке! Но я к вашим услугам. Вот попробуем разработать вместе с вами подробный план, учитывая ежедневную и еженедельную потребность в паровозах, а также принимая во внимание и всякие экстренные, порой внеплановые нужды, которые вызываются условиями военного времени.
Вооружившись карандашами, они просидели
Во время этой работы в дверь конторы тихо постучали. Вошел рабочий. Комкая шапку в руках, он обратился к Заслонову:
— Я к вам, господин начальник!
— По какому там делу?
— Дело простое, господин начальник… — в глазах рабочего тлела лукавая усмешка, которая сразу погасла, лишь только он заметил, что господин Штрипке оторвался от бумаг и посмотрел на него.
— Такое дело, что и говорить как-то неудобно. На работу я пришел.
— На работу? Это не по моей части. Я не начальник депо. Обращайтесь вот к непосредственному начальнику депо, к господину шефу, — и, повернувшись к Штрипке, добавил: — Вот видите, человек на работу пришел, из прежних рабочих.
— А вы, господин Заслонов, принимайте их уже сами.
— Нет, нет… Я такой же подчиненный, как и они, не мне этим заниматься.
— Ну бросьте здесь считаться со всякими обязанностями. Вам нужны разные рабочие, так берите их. Я официально даю вам согласие принимать людей на работу по вашему личному усмотрению. Вы их знаете лучше, чем я. Да и дел у меня, извините, так много, что мне некогда заниматься отдельно с каждым рабочим. Так что прошу вас, вы уже сами.
Заслонов учинил целый допрос рабочему:
— Фамилия?
— Да вы же знаете меня, господин начальник, машинист водокачки я, работал под вашим руководством.
— Да, я знаю, но господин шеф видит тебя впервые.
— Не беспокойтесь, не беспокойтесь обо мне, господин Заслонов!
— Где ты раньше был, Воробей?
— Да так уж довелось, господин начальник, что нигде не был… Просидел вот в деревне, у сестры… Хворал немного…
— Видно, неправду говоришь, Воробей. Вероятно, боялся, оттого и не шел на работу. Скажи мне чистую правду, не люблю, когда меня обманывают.
— Вы угадали, господин начальник, как в душу заглянули, ей-богу. Что тут говорить, побаивался я, очень побаивался. Ходили всякие слухи, что они вот, — и он с самым покорным и виноватым видом посмотрел на господина шефа, — что немецкая армия будет очень строго обходиться с каждым рабочим.
— А дальше?
— Что ж дальше? Встретил знакомых из депо. Расспросил. Работают. Как работали, так и работают. А чем я хуже других? Хоть я и Воробей, но и воробью есть надо. Вот я и пришел. И прошу: зачислите меня, пожалуйста, на работу.
Шеф депо медленно поднялся со стула, заковылял к рабочему, остановился перед ним, испытующе заглядывая в лицо:
— Гм… когда додумался пойти на работу! Сколько объявлений одних и приказов было вывешено!
— Не доходят, господин начальник, не доходят до нас эти объявления. И откровенно скажу, боялся я здорово, а теперь вижу, что напрасно, работают все те, что и прежде работали. А которые и теперь еще боятся да работают в деревнях, в своем хозяйстве.
— Гм… шволячи… тут дело стоит, а они… в хозяйстве!