Незавершенная месть. Среди безумия

Уинспир Жаклин

Мейси в точности выполнила все инструкции. Когда она вышла в коридор, Гейл уже ждал ее. Кабинет профессора располагался недалеко от первой лаборатории, и если в Оксфорде его стол был завален бумагами под самый потолок, то здесь, наоборот, лежало всего несколько папок. У стены стояли шкафы с навесными замками, помещение также запиралось на два ключа. Профессор пододвинул Мейси стул, включил электрический камин и уселся за свой стол напротив нее.

– Стивен Оливер еще до войны был любопытным образчиком. В Оксфорд он поступил семнадцати

лет от роду. За всю мою преподавательскую карьеру я не встречал более блестящего студента. С другой стороны, ему не хватало, так сказать, навыков общения, хотя натура у него была отзывчивая.

– В чем проявлялся недостаток социальных навыков?

Гейл пожал плечами:

– Во всем, что касалось лабораторной деятельности, он был безупречен. Легко готовил курсовые работы, выступал с докладами перед студентами… Зато если его звали в паб пропустить по кружке пива, складывалось впечатление, что он попал туда впервые. Стивен испытывал трудности и в общении с женщинами. Учитель сказал бы про такого ученика: «Этот ребенок не умеет играть».

– То есть вы знали его в течение какого-то времени?

– Да, он был моим студентом. Позже он углубился в лабораторные исследования, и к тому времени, когда правительство привлекло всех нас к проблеме противодействия химическому оружию, которое применял противник, Стивен уже полностью состоялся как ученый муж.

– Расскажите, как он погиб.

– Это довольно… сложно.

– В каком смысле?

– На передовой у Стивена повредился рассудок. Видимо, ему было труднее, чем остальным, еще до отправки на линию фронта.

– Что вы имеете в виду?

– Грохот взрывов влиял на психику многих людей. Даже отдаленные раскаты, не говоря уже о звуках разрывающихся снарядов, нескончаемых «бух» и «бабах». Я пытался не допустить его отправки на передовую, однако… кругом царил хаос, мисс Доббс.

– Да, я знаю. – Мейси помолчала. – Значит, с фронта он вернулся не таким, как раньше.

– Ему поставили диагноз «невроз военного времени», сразу же отправили назад в Англию и упрятали в сумасшедший дом.

– А почему не в военный госпиталь, куда помещали солдат с нервным истощением?

– Строго говоря, он не был военным. Кроме того, как я уже сказал, вокруг был полный хаос. Он попал в психиатрическую лечебницу.

– У него была семья?

– Ах да, семья…

– Простите?

– Родители Стивена, отец и мать, пришли в ужас, увидев сына. Представьте себе молодого мужчину, у которого изо рта течет слюна и который не способен контролировать большинство физиологических функций. Он страдал тремором и очень болезненно реагировал на звуки.

Мейси кивнула:

– Понятно. Разве родители не пытались перевести сына в другое место? Его вообще выписали домой?

– Нет. Родители заявили, что не в силах взвалить на себя такое бремя. Оба всецело отдавались работе в сиротском приюте, только этим и жили.

Мейси осенила догадка:

– Они

всем говорили, что их сын погиб, так? Стыдились его, считали унизительным тот факт, что их талантливый отпрыск превратился в трясущегося калеку?

– Да. – Профессор Гейл посмотрел в лицо Мейси. – Однако на какой-то период ему стало лучше.

– Насколько лучше?

– Настолько, что он снял квартиру в Оксфорде и вернулся к научной работе в университете. В сущности, режим шел Стивену на пользу. Постоянный распорядок дня, трудовая дисциплина ученого – все это помогало ему контролировать собственное поведение. Однако, насколько мне известно, с родителями он так и не общался.

– Что с ним произошло дальше?

– Случился рецидив. Мы перевезли его сюда, чтобы он продолжал работу. – Профессор вскинул ладонь. – Знаю, знаю, вы можете усомниться в целесообразности этого решения, и все-таки, не забывайте, Стивен был гениальным ученым. Мы создавали антидоты ко всем видам газов, используемых германской армией, а также анализировали новые разработки противника. Вдобавок мы трудились над созданием собственного химического оружия, начиная от ядов для уничтожения посевов в Германии и заканчивая веществами нервно-паралитического действия.

– И для него это оказалось слишком: болезнь вновь обострилась, – высказала догадку Мейси.

– Да. По зрелом размышлении этого стоило ожидать. Стивен ставил эксперимент на собаках и вдруг практически у нас на глазах превратился в совершеннейшего безумца. К счастью, рядом находился один из наших психиатров, который сумел взять ситуацию под контроль.

– Стивена опять поместили в психиатрическую лечебницу, верно?

– Откуда вы… Вы ведь знаете?

Мейси со вздохом встала и принялась мерить кабинет профессора шагами.

– Психиатром был доктор Энтони Лоуренс, так? Он забрал Стивена в одну из больниц, где работал сам.

– Вы правы.

Походив туда-сюда, Мейси остановилась у стола.

– Если не ошибаюсь, Стивен Оливер опять поправился.

– Да.

– И вы нуждались в нем, поэтому он снова вернулся к работе. До следующего срыва.

Гейл кивнул:

– Бедняга, он и по сей день в сумасшедшем доме.

Мейси отрицательно покачала головой:

– Напротив, я полагаю, его выписали год, самое позднее полгода назад.

Профессор Гейл подпер ладонями подбородок.

– Значит, это Стивен. Жуткий яд, от которого только что умер пес, – дело рук Стивена.

– Не могу утверждать наверняка, однако думаю, так и есть.

Дверь без стука распахнулась настежь.

– Простите, что прерываю совещание ученых умов, вы мне нужны. – Эркарт показал на Мейси.

Она протянула ладонь Гейлу для рукопожатия.

– Спасибо, профессор. – Мейси двинулась вслед за Эркартом, но у двери обернулась: – Вы подозревали его еще до того, как вам привезли образец. Почему же вы ничего не сказали?