Незавершенное дело Элизабет Д.
Шрифт:
Когда они откатились на кровати друг от друга, секундой позже, он снова повернулся к ней с долгим поцелуем. Помедлил. Она поняла, что это значит. «У нас снова все хорошо, так?» За обедом он вел себя несколько пренебрежительно и сам это понимал. Не настолько, чтобы помешать близости, но разве все уже забыто? Вряд ли. Она могла бы вернуть поцелуй, приблизительно так же, как это сделал муж, заверяя в том, что он не совершил никакого проступка. Все шло, как и всегда. И не важно, что это не так, не совсем так. Разве сейчас об этом речь? И совсем уж не о том, что желание, прежде приходившее само собой, инстинкты, влечение, возбуждение от прикосновения – больше не приходят с былой естественностью.
Возвращая поцелуй, Кейт задержала его на мгновение дольше, чем обычно. «Все хорошо».
В
Нет. Только не это. Сколько сил потрачено.
Кейт представила, как, выйдя на пляж, Крис оглядывается через плечо, чтобы убедиться – дом уже скрылся из виду. Наклоняется над согнутыми лодочкой ладонями, прикуривает сигарету. Глубокий вдох, глаза щурятся в предвкушении удовольствия. Жгучего удовольствия от тайного наслаждения.
Глава 8
Продолжавшаяся месяцами борьба Криса с вредной привычкой не была предметом их общей гордости. Вскоре после того, как они обручились, Кейт начала наступление. Он и сам прекрасно знал мрачную статистику, но заявлял, что не доверяет ей. Твердил, что все раздувается чиновниками от медицины, экстремистами здорового образа жизни, средствами информации.
Но однажды он заявил, что бросил. О том, как ему удалось этого добиться и каковы успехи, рассказывать Крис не желал – ему хотелось, чтобы все было тихо. Только, как оказалось, он так и не смог перебороть себя. За те месяцы, что прошли со дня зарока и открытия, что он продолжает курить, ей не раз случалось находить окурки в квартире и спички в машине. Это еще с тех дней, отмахивался он. Или остались от кого-то другого. А однажды, посмотрев ей прямо в глаза, очень прямо и спокойно, он заявил, что запах вовсе и не от сигарет. Прозвучало это так же, как если бы он сказал, что земля – плоская. Кейт оказалась перед необходимостью примирить совершенно противоположные вещи. Первое: это запах табака. Второе: Крис ей не лжет.
Он настаивал на своем и отказывался признавать что-либо другое. Вот почему, когда она узнала правду, эта нечестность так ранила ее. Смущала собственная наивность, чувство, что ее принимают за дурочку. Все выглядело так, словно она ошибалась и в определении себя самой.
Они остались вместе, ведь это всего-навсего курение. Но две мысли не покидали Кейт: ее муж способен утаивать, а она может не видеть того, что происходит у нее под носом.
Крис уже давно отвернулся и преспокойно спал, о чем свидетельствовало глубокое и ровное дыхание, а Кейт никак не могла сомкнуть глаз. Когда стало понятно, что все попытки безуспешны, она встала и поднялась по гладким ступенькам в чердачную комнату с дневником, который нашла открытым на кровати. Перед тем как положить тетрадку на прежнее место в сундучок, какое-то время сжимала ее в руках. Тетрадка была написана через несколько лет после той, которую она читала сейчас. Кейт перевернула сразу несколько страниц. Ее взгляд привлекла фраза со словами «мое наказание». Она начала читать.
Но в тот же момент ощутила какое-то движение то ли на плече, то ли в нем самом. Не прикосновение, просто легкая дрожь в усталых мускулах, но чувство было такое, словно это бабушка напоминающим жестом положила руку на плечо ребенка. Вниз по руке пробежали мурашки, выгоревшие волоски встали дыбом на загорелой коже. Она осторожно покосилась вбок, зная, что ничего там не увидит. И никого не увидит. И медленно вернула тетрадку на прежнее место.
Кейт села на кушетку с той тетрадью, которую читала вчера. Эта тетрадь открывала годы, проведенные Элизабет в колледже.
5 октября 1981 года
Нью-Йоркский университет
Я была умной, я была осторожной, но, видно, недостаточно умной и осторожной. Это немыслимо. Слова все какие-то не те. Я не знаю, что делать дальше.
Нет, неправда. Знаю.
Глупая, глупая девчонка. Теперь придется разбираться самой. О том, чтобы звонить Майклу, не может быть и речи, особенно если вспомнить, как он вел себя в конце лета. Я рассказала ему об Анне и несчастном случае. Заканчивая рассказ,
Прошлым вечером я поняла, что просто не могу вынести никого рядом, поэтому пошла гулять. От площади Вашингтона до Юнион-сквер, потом по Парк-авеню, дальше до Гранд-сентрал, потом в парк, мимо Плазы, где какая-то невеста, как в сказке, безмолвно спускалась вниз по ступеням, потом назад по Грэмерси свернула на 20-ю, посидела напротив ограждения у фасада Национального клуба искусств, в котором я на прошлой неделе поклялась себе, что здесь когда-нибудь откроется выставка моих работ.
Я просидела там довольно долго. Клуб искусств – небольшое, но замечательнейшее здание. В эти двери входят замечательные люди, а потом они появляются в огромном эркере с бокалом вина. Они даже нос почесывают креативно и изысканно. Они кажутся неуязвимыми, как будто никакие бедствия не могут нарушить их планы. Вот бы найти окольный путь, чтобы не бросать колледж и не работать, поднимая в одиночку ребенка, а оказаться сразу здесь и принимать поздравления с успехом собственной выставки. Да только нет такого. Не могу представить ни одного вразумительного сценария. Какая из меня мать, если я и за себя с трудом отвечаю.
Мне назначено на следующую неделю. Это всего лишь небольшое скопление клеток, что-то похожее на йогуртовые бактерии или вроде того. Так я говорю себе.
Кейт пришлось перечитать начало и следующие несколько страниц не один раз. Нет, она могла поверить в то, что Элизабет решилась на аборт. И не удивилась, что подруга не рассказывала об этом. Поразило то, что Элизабет так мало написала об этом. Еще одна страница – и больше ни слова.
Описание тех лет, что Элизабет провела в колледже, походило на роман, так мало оно соотносилось с женщиной, которую знала Кейт. Элизабет с головой погрузилась в артистическую жизнь Нью-Йорка. Записалась в студенческое художественное объединение, принимала участие в мультимедийных выставках. Те фотографии, что попадались между страницами дневника, давали представление о необычайно смелых полотнах, изображавших рельефные модели. На некоторых виднелись наклейки с выставок; на всех в правом нижнем углу стояла подпись – Элизабет Д.
Тон ее записей был попеременно то раздраженным, то отстраненным; временами от строк веяло холодным спокойствием. Она работала над магистерской по психологии, изучала теоретические материалы поведенческих реакций людей в определенных ситуациях. Часто и увлеченно писала о своей матери – ее замкнутости, одержимости литературой из разряда «помоги себе сам». Об отце упоминала не часто. Изредка он приезжал в Нью-Йорк, они вместе обедали. Однажды отец побывал на ее выставке и заметил, что портреты напоминают ему работы Ван Гога. Элизабет это покоробило. «Уверена, он сказал это потому, что никакого другого художника не смог даже вспомнить». Она осталась в Нью-Йорке на все лето и досрочно сдала психологию, чтобы иметь возможность провести первый семестр за границей, изучая живопись во Флоренции.
На втором курсе она поселилась в доме без лифта на авеню А., с еще двумя девушками из их художественного объединения, Хевиланд и Ру. В то время их квартира стала местом сбора для художников и писателей. Они курили ароматизированные сигареты и закупали ящиками дешевое вино, бредили работами Джорджии О’Киф и Фриды Кало. К концу года появились упоминания о мужчинах, один из которых был вьетнамцем, а другой пакистанцем. Ее описание расы и культуры предполагало либо небольшую разборчивость в привязанностях, либо приверженность самой идее быть не слишком разборчивой в своих привязанностях.
На фотографии, прицепленной скрепкой к тетрадному листу, она сидела на диване между двумя раскрашенными девицами. Кейт потянула карточку из-под скрепки и едва узнала Элизабет. Асимметричная стрижка – слева волосы до подбородка, справа – настолько коротко, что открыто ухо. Она нежно прильнула к женщине с растрепанными темными волосами и жирно обведенными веками, которая курила, театрально задрав вверх подбородок. Кейт поднесла фотографию поближе, словно это могло сделать ее более правдоподобной.