Неживая вода

Ершова Елена

Наверное, Званке тоже было не по себе. Она остановилась, сердито ударила рукой по сухой ветке и сказала:

— Лес как лес! И что нас взрослые пугают?

— Егерь Мирон говорил, тут дикое зверье водится, — ответил Игнат. — А дед Ермола говорил, еще и мины с войны кое-где попадаются. Не наступить бы.

— Чушь! — тряхнула косами Званка. — Здесь же чистильщики прошли. За столько лет в земле ничего не останется, все погниет.

Игнат остановился, оглянулся назад. За спиной, со стороны деревни, сквозь сосны виднелась белая полоса выцветающего дня. А впереди,

там, где должно быть Жуженьское бучило, медленно, но неотвратимо надвигался вечер. А вместе с ним надвигалось что-то еще…

— Может, не дошли они сюда, — предположил Игнат.

— Это еще почему? — удивилась Званка. — Кто их мог остановить-то?

Игнат помолчал и сказал совсем тихо:

— Нечисть.

Званка запрокинула голову и захохотала. Игнат нахмурился — но не потому, что обиделся. Звонкий девичий смех был неуместным среди первозданной тишины соснового бора. С веток снялась и полетела на север шумная воронья стая.

— Скажешь тоже! — отсмеявшись, протянула Званка. — Пойдем-ка дальше, а то и правда стемнеет. Не найдем мертвеглавца, так хоть грибов наберем. Смотри!

Она нагнулась и очистила от налипшей хвои шляпку большого позднего опенка.

— А вон еще один!

Званка расстегнула курточку до середины, подоткнула подол и, словно в мешок, спрятала за пазуху добычу. Ей овладел азарт. Подобрав сухую ветку, она пошла в сторону, расчищая дорогу и зорко вглядываясь под ноги. Игнат хотел пойти следом, но взгляд бывалого грибника выхватил целое семейство опят, только с другой стороны тропы.

"Идти по тропке мимо оврага, — подумал он. — Не заблужусь!"

Грибы были не ахти какие. Врала Званка, говоря, что у Жуженьского бучила растут они крупные да крепкие. Или просто так не везло Игнату — попадались ему раскрошенные и изъеденные червями, поэтому и улов был невелик. Время от времени Игнат оглядывался назад, но сквозь стволы тот тут, то там мелькала знакомая курточка Званки, и это успокаивало мальчика.

"Не заблужусь, — повторял он себе. — И никого тут нет. Ни нечисти. Ни диких зверей, ни…"

Игнат запнулся и замер, так и не сорвав объеденный по краям опенок. Впереди на склоне, присыпанная хвоей и землей, лежала туша мертвого животного. Сначала Игнат подумал, что это, наверное, одна из старых собак егеря Мирона. Но подойдя ближе, различил копыта на черных высохших ногах.

"Кабан, — понял Игнат. — Видать, волки задрали".

Он осторожно подошел ближе. Сначала подумалось, что туша просто выпачкана землей, и слишком долго пролежала здесь, ссыхаясь и служа кормом воронам и червям. Но, присмотревшись, Игнат понял — кабан от природы был черным, как егерский сапог. Не такая уж редкость в здешних местах, только бабка Стеша говорила: "Увидеть черного вепря — к худу. За ним по пятам нечистая сила идет".

Игнат попятился. Хрустко выстрелила под ногой сухая ветка. Мальчик подпрыгнул от неожиданности, сердце заколотилось быстро-быстро, а налетевший порыв ветра швырнул за ворот сухую хвою. Игнат растерянно оглянулся, рассчитывая увидеть позади фигуру Званки — но не увидел ничего. Только

одинаковые сосновые стволы, только бег облаков над головою.

— Званка? — негромко позвал Игнат и прислушался.

Не было шороха опадающей листвы, ни гомона воронья — тишина установилась густая, ненормальная, пугающая. Будто кто-то взял и повернул некий рычаг, разом выключив все звуки мира.

— Званка! — во весь голос прокричал Игнат.

Эхо не отозвалось. Слово канула в тишину, как в омут. На севере, за стволами сосен, начала густеть и наливаться гнилью вечерняя мгла. И теперь Игнат понял: он заблудился, он в лесу совершенно один, и скоро начнет темнеть, а позади лежит труп черного вепря, и только нечистый ведает, кто придет полакомиться им, когда ночь окончательно зальет чернилами лес.

Страх подтолкнул Игната в спину. Он со всех ног кинулся прочь — подальше от страшного места, от удушающей тишины, от запаха прелости и гнили. Грибы, конечно, сразу высыпались из парки, но не до них теперь.

Слава Господу, не успел уйти далеко… Вот тропинка… а там овраг…

А вот мелькнула и пропала за деревьями красная курточка Званки.

— Званка!

Игнат сбавил ход, чувствуя, как с каждым шагом легко и спокойно становится на душе. Не заблудился, не потерял. Вот она — стоит на откосе оврага, и в пшеничных косах поблескивает заколка-бабочка.

Она обернулась, и Игнат остановился окончательно. Лицо у Званки оказалось испуганным и строгим. И почему-то темным, будто осенняя тьма мазнула по щекам испачканной кистью.

— А я нашла мертвеглавца, — глухо сказала она.

Игнат облизал губы. Слова куда-то улетучились, горло свело сухотой, и он только мог, что глупо выдавить:

— Как?

— Смотри.

Она протянула руку, и Игнат увидел на ее запястье мертвеглавца. Это действительно был он — шириной почти в ладонь, грязно-серый, только что выползший из земли, где рыл свои ходы и питался гнилой плотью.

"Плотью черного вепря", — услужливо подсказало сознание.

Поверх панциря, словно оттиск на грязной бумаге, виднелись пятна, складывающиеся в рисунок человеческого черепа.

— А разве они осенью водятся? — спросил Игнат.

Но хотел, на деле, спросить совсем другое — а разве они действительно существуют?

Это была сказка, страшилка для детей. Никакого мертвеглавца в природе не было, так говорила бабка Стеша. Но была другая опасность — та, что приходит с севера с первой снежной бурей. Опасность, тоже связанная с тьмой и смертью, потому что после нее оставалась лишь тьма и смерть.

— Водятся, — совсем тихо ответила Званка, не глядя на Игната, а глядя вниз, на свою руку, по которой медленно полз гигантский жук. — Они в могилах водятся, Игнаш. Глубоко под землей. А там какая разница, осень ли, зима…

Сейчас Игнат понял, что тишина не отступила. Она текла по пятам, обволакивая его, сыростью проникла за пазуху, стылой ладонью гладила по затылку.

— Пойдем домой, Званка, — просяще сказал он. — Я ведь обещал до бучила дойти и с тобой обратно вернуться. Пойдем, а?