Нежная
Шрифт:
– Аня, не молчи.
– Останься, – шёпотом решилась я, сама не веря в свою смелость. ВэВэ усадил меня на стул, продолжая держать ладонь на моём плече, я положила свою сверху, от этого стало так хорошо, что я наконец-то набралась смелости и приняла вызов:
– Алло?
– Привет! Анька, ну ты дала – собралась и смылась, ни здрасьте, ни до свиданья! Точно как Каринка, хвостом вильнула и пока. Не стыдно? Хоть бы позвонила, я бы тебе с вещами помогла, а то ты вечно так упакуешь, что половину помнёшь, половину разобьёшь. Анька ты Анька, голова твоя садовая...
Я молчала, потому что маме собеседник был никогда не нужен, если бы я попыталась говорить, она бы перебила меня на втором слове, и начала отвечать на первое слово,
– А я тут перестановку затеяла, шкаф разбираю, хочу освободить. Решила эту спальню отдать ребёнку, раз вы разъехались. Хлам повыкидываю, у Антоши скоро школа начнётся, пойдут тетрадки, азбуки, места надо будет много. Прикинь, Каринкину куртку нашла, рокерскую, с шипами. Надо будет Антоше костюм новогодний из неё сделать, ни у кого больше такого не будет. Да, сыночек? Что ты там режешь уже, покажи... Антоша! Положи ножницы! Что это? Это Анькино или чьё? А, режь уже, если начал, что теперь делать... Туда ему и дорога, да? Мой мальчик... – В трубке раздались слюнявые поцелуи, я закрыла глаза и отодвинула телефон от уха – я ненавидела, когда в процессе разговора со мной собеседник ещё с кем-то разговаривает, обычно я в таких случаях просила перезвонить попозже, воспитанные люди так и делали, но моя мама к ним не относилась. Она закончила облизывать Антошу и опять вспомнила обо мне: – Так с кем ты снимаешь, я так и не поняла, с Ленкой? Ань, ты тут?
– Да.
– Ну так отвечай, когда я спрашиваю! С Ленкой, говорю, снимаешь?
– С парнем.
В маминой голове я всегда и везде ходила с Ленкой, хотя моя школьная Ленка уехала в другую страну, давно, и я уже раз сто маме об этом говорила, но она забывала.
– С парнем?! Так он же, вроде, женился недавно?
– Не с тем, с новым.
– Так, я не поняла! Что за новый парень? Хоть бы привела, познакомила. Что за семья у него, я надеюсь, хоть не разведённые? Если родители разведённые, даже не думай! Сама тоже разведёшься потом, будешь алименты по копейке выплакивать. Кем работает? Тоже как у Каринки, художник? – Мама расхохоталась так, как будто в мире не было ничего смешнее и нелепее, чем парень-художник, я молчала и дышала, радуясь, что я хотя бы физически с ней не в одной комнате. – Каринкин хоть одумался потом, стал машины делать, уже не так позорно. Хотя, всё равно, бизнесмен несчастный. Сейчас этих бизнесменов как грязи, кредитов понаберут, потом у мамы на хлеб занимают. У тёти Вали сынок уже третий раз прогорает, то автомойка у него, то магазин, одно слово – троечник. Учиться надо было хорошо. А твой институт закончил?
Я не знала ответа на этот вопрос, да и если бы знала, не сказала бы – у меня не было желания ещё и ВэВэ в это втягивать, поэтому я решила молчать, но мама решила иначе:
– Анька! Закончил или нет?
Моё нежелание говорить с ней о ВэВэ было таким сильным, что я открыла глаза и осмотрелась, ища вокруг что-то, что мне поможет. Внутри было странное чувство, очень сильное, настолько сильное, что удивляло меня само по себе – во мне не водилось ничего сильного, никогда. От этого появилось чувство дежавю, нахлынули звуки и запахи из прошлого, я вспомнила это чувство, со мной уже такое было, один раз, но я запомнила – я шла с работы поздно вечером, меня окружили собаки и стали хватать зубами за одежду, отрывая клочья, я совершенно серьёзно думала, что умру. Вокруг никого не было, я вот так же стояла и осматривалась вокруг, ища что-то, что меня спасёт, а не было ничего – пустой мокрый парк, прелые листья, ни единого камня под ногами, ни единой палки.
"Я тогда бросила в самую крупную собаку телефоном. Подняла его и бросила ещё раз, и ещё. Он даже не разбился. Собаки убежали, а я
– Анька, куда пропала?
– Ма, у меня блин к сковороде прилип, сейчас сгорит. Давай я тебе потом перезвоню?
Мама начала говорить одновременно со мной, но я всё равно договорила, пока она продолжала вздыхать:
– Ой криворукая, Анька! Ну я же говорила, не подходи вообще к кухне, у тебя всё из рук валится! Бедный твой мужик... Ладно, давай, звони. Я тоже пойду хоть пожрать приготовлю. Давай, пока. Антоша, куда ты полез? Пойдём, мой зайчик...
Я отключилась и положила телефон на стол.
В горле стоял осенний запах мокрых листьев и мокрой псины, сердце колотилось так, как будто я почти умерла секунду назад.
За окном садилось солнце, заливая комнату золотисто-красным, я сидела на стуле, за моей спиной стоял ВэВэ, держа меня за плечо, я держалась за его руку, но этого было мало, хотелось залезть к нему на колени и свернуться как броненосец.
"У меня никогда не хватит наглости об этом попросить."
Я гладила его руку, радуясь, что хотя бы рука у меня есть, это уже было прекрасно. ВэВэ наклонился и поцеловал меня в макушку, иронично фыркнул:
– Да, давненько меня так не опускали.
Я поморщилась и ответила с тяжким вздохом:
– Она тебя ни разу в жизни не видела и ничего о тебе не знает, это её фантазии. В её представлении я криворукая и не могу ничего приготовить, а реальность вот, на столе стоит. Вкусно же?
– Очень вкусно, – он опять поцеловал меня в макушку, взял тарелку с блинами и сел обратно за стол, взял свою чашку, сделал глоток и сказал с ироничным весельем: – Мои родители разведённые. Три из семи моих бизнесов прогорели, один из них был автомойка. На мне больше десяти кредитов, в том числе, на машины. Я бросил универ на втором курсе. Ещё я немного рисую, у меня больше тысячи подписчиков на рисовальном сайте.
У меня глаза на лоб полезли, я с восторгом подалась к нему и умоляюще прошептала:
– Покажешь рисунки?
Он рассмеялся:
– Это единственное, что тебя зацепило?
Я изобразила скромненькие глазки и поправила:
– Заинтересовало. Единственное, что меня зацепило – это кредиты, я их страшно боюсь, и даже копейку в долг стараюсь не брать. Если у меня нет на проезд, я лучше пойду пешком, чем одолжу сто рублей.
Он отмахнулся с весёлой небрежностью:
– Пока мы не женаты, мои кредиты – не твоя проблема. Даже если я обанкрочусь, я не умру, я так уже делал три раза, и всё ещё жив.
– Так из-за банкротства же всё отбирают?
– А с меня нечего взять, – он развёл руками с невинным видом, – я прописан в маминой квартире, машина зарегистрирована на отца, из своего у меня только бизнес, который прогорел, и его банки раздербанили для возврата кредитов, всё. Документы подписал, вышел из банка свободным человеком, начинай новый бизнес.
Мне в это сложно было поверить, я совершенно не разбиралась в вопросе, но была уверена, что прогоревший бизнес по ощущениям равен Армагеддону, и ВэВэ просто храбрится, но на самом деле это было очень тяжело все три раза. Он выглядел так, как будто для него вообще ничто в жизни не было тяжело, я дотянулась до его руки и тихо спросила:
– Так просто?
– Ну как – просто... Обидно, досадно, но ладно. Говорят, после десятого привыкаешь. Но у меня пока только три, и больше как-то не хочется.
– Я бы уже после первого сбежала на другой континент и сидела там плакала лет десять.
– С такой мощной моральной поддержкой, которую тебе даёт семья – я не удивлён. С чего твоя мама взяла, что ты не умеешь готовить? – он дотянулся свободной рукой до тарелки с блинами и взял себе один, он был попробованный, но всё же не самый первый, но я всё равно встала и забрала тарелку. Вернулась к плите, продолжила печь блины, тихо ответила: