Нежное прикосновение
Шрифт:
О'Мэгони встал, тряся бородой:
— Эмет Кэвенах с честью будет работать на благо родины.
— Он — юноша, Господи помилуй! — фыркнул Стефен, почувствовав внезапное отвращение к тому, что его втянули в это патриотическое безумие. — Он вбил себе в голову трилистники вместо мозгов.
— Он дал клятву. И он носит имя Роберта Эмета, величайшего патриота. — О'Мэгони положил на грудь руку и уставился в пространство. — Пусть мне напишут эпитафию только тогда, когда моя родина займет достойное место среди наций мира.
— Ладно,
ГЛАВА VI
Анна забрала Рори домой почти сразу после девяти вечера. На следующий день ему нужно было уже идти в школу.
Стефен исчез. Миссис Кэвенах сказала, что он ушел поговорить об ирландской проблеме. Анна забеспокоилась, что его так долго нет.
Миссис Кэвенах только посмеялась.
— Вы же знаете, как разговоры о политике действуют на мужчин, — сказала она.
Анна знала… Отец часто засиживался с мужчинами далеко за полночь накануне торфяного пожара. Мужчины и политика шагают рядом, как чай и молоко.
Рори закончил читать молитвы и лег в кровать.
— Я не хочу ходить в школу.
— В школу ты ходить, конечно, будешь, — сказала Анна. — И тебе это понравится к тому же.
— А Эди и Майк не будут ходить. Они собираются работать.
— Но Эди и Майк — это еще не все. Где ты окажешься, если не сможешь читать и писать.
— Я уже умею читать и писать.
Анна убрала волосы с влажного лба Рори и подумала о мальчиках Карэнах, таких грязных и невоспитанных, без чистой одежды и без нужного питания, у их родителей нет даже времени за ними присмотреть. Печальное будущее ожидает маленьких сорванцов.
— Этих Карэнов ты приводи обедать, когда захочешь, — разрешила она Рори. — Им нужно нарастить мяса на костях и хорошенько помыться к тому же. Я им устрою купание.
Рори засомневался:
— Они это не очень любят.
— Да, думаю, тут ты прав, — сказала Анна. — А сейчас я поцелую тебя; чтобы ты хорошо спал.
Анна расцеловала мальчика в обе щеки и в кончик носа. Раньше он протестовал, когда его слишком много обнимали и целовали. Но Анна сказала, что однажды он все эти поцелуи вернет девушке, которую полюбит.
Анна привернула лампу. Комната погрузилась в темноту, но она продолжала вглядываться в маленькую фигурку на постели, чувствуя умиление.
Когда она вышла, у двери стоял Стефен. Он посторонился, давая Анне пройти, и закрыл дверь в комнату Рори.
— Где ты был?
— Ниже этажом, разговаривал с Джоном О'Мэгони.
— О политике, верно?
Стефен выглядел усталым, слишком усталым, чтобы на него сердиться.
— О политике. Прости, что я тебя оставил одну, Нэн.
Анна похлопала его по руке:
— Ну что ж, пойдем выпьем чаю.
Она пошла на кухню, где на плите стоял кипящий чайник. Стефен сел за
— До смерти можно заговаривать человека, рассказывая о свободной Ирландии, проигрывая одни и те же сражения снова и снова.
Анна заварила чай, поставила на стол две чашки, сахар, молоко и печенье.
— Я помню Дублин перед восстанием сорок восьмого, — сказала она. — Ох, как много патриоты произносили прекрасных речей, толкуя о демократии и свободной родине. Везде были солдаты — большие, хорошо откормленные парни, хвастающие своим оружием. Но прежде чем кто-то понял, что произошло, все было кончено. — Она покачала головой. — Патриоты почему-то всегда заканчивают поражением.
Стефен вытянул ноги и наблюдал, как она собирает на стол. Анна расстегнула жакет. Ее полные груди натянули блузку, заправленную в узкий пояс юбки. Длинная прядь кудрявых рыжеватых волос выбилась из прически и сияла в свете лампы.
— Я сказала миссис Кэвенах, что политика не имеет для женщины такого значения, как для мужчины, — продолжала она. — Женщины уезжают из Ирландии с легким сердцем. Мы знаем, что будем жить лучше, и назад не оглядываемся. Мужчины — другое дело. Они переживают свое поражение так, будто это проклятие для всего рода человеческого.
Анна добавила молока в обе чашки и села, подперев ладонью подбородок. В неярком свете глаза ее казались большими и спокойными; губы полные, мягко очерченные. Наблюдая за ней, Стефен чувствовал томление до боли. Не в том дело, что она была прекраснейшей женщиной на свете. Он вспоминал, как она смотрела, стоя у кровати, на Рори, и чувствовал что-то еще, кроме желания. Какую-то нежность, умиротворение и умиление. Он взял ложку и провел большим пальцем по гладкой поверхности.
— Да, дорогая, в этом ты права. Мужчины никогда не забывают Ирландию.
Они посидели молча, пока чай настаивался. Стефен не мог припомнить, чувствовал ли он когда-нибудь такое умиротворение, как сейчас — сидя с Анной на кухне, зная, что мальчонка спит рядом.
— Я хотел, чтобы ты купила все, что тебе нужно в дом, — сказал он. — Посуду, ковры, картины.
— Хорошо. Я уже запланировала кое-что… Заполню шкаф посудой.
Стефен посмотрел на распустившийся узел волос на ее голове, на хорошей формы брови, замечательно прямой нос. Она была прекрасна. Прекрасна, как мечта.
— Я хочу, чтобы у тебя было все. Платья, капоры, шали. Отправляйся на Бродвей и поброди по магазинам. Купи себе что захочешь.
— Послушать тебя, так можно подумать, ты транжира, — упрекнула она. Анна потянулась за заварным чайником. — Я не буду изображать из себя даму перед соседями и не заставлю тебя покупать мне вещи. Скоро я заработаю доллары за кружево и верну тебе все, что должна.
Стефен следил, как она наливает ему в чашку горячий чай, и молчал. Ему надоело спорить.
— Расскажи мне про сегодняшний вечер, — попросил он. — Ты повеселилась?