Нежные кузины
Шрифт:
— Как это мило с твоей стороны! Как это мило!
— Знаешь, там все тебя ждут!
— А мне все равно! — мрачно сказала Жюлиа.
Жюльен не ответил, он встал и взял разложенное на стуле новое платье кузины. И снова подошел к кровати, бережно неся платье, держа его почти на вытянутых руках, словно робея от воздушности легкой шелковистой ткани, которой предстоит ласкать девичью кожу.
— До чего же красивое платье! У тебя еще такого не было.
Жюлиа опять зарылась головой в подушку. Жюльен так и стоит
Затем садится на кровать рядом с Жюлиа, которая больше не смотрит на него. Он сжимает в руках платье. Он в отчаянии. Все горе Жюлиа передалось теперь ему, — возможно, через этот поцелуй. Ему даже не хочется знать, отчего плачет кузина. Печаль — естественное состояние этого мира, разве не так?
Но Жюлиа вдруг поднимает голову. Она встает. И просит дать ей платье. Да нет же, она не плакала! Просто она немножко устала, вот и все! Который час? Боже мой, как я опаздываю! Она смеется, она спешно приводит себя в порядок, ищет гребенку.
— Жюльен, милый, ты не выйдешь на минутку, пока я одеваюсь?
О! Как это было сказано! С какой неожиданной развязностью! И какое расстояние снова пролегло между ними!
— Ладно! Я жду тебя внизу…
— Лучше иди на лужайку! Скажи всем, что я сейчас буду!
Жюлиа порхала среди гостей в своем чудесном платье, но ее радостное возбуждение порой казалось неестественным. Она ни разу не взглянула ни на Шарля, ни на Клер.
Взрослые сидели вокруг большого садового стола. Господа пили коктейли. Дамы накинули шали. На террасу вынесли фонограф и пластинки. Хлыщ пригласил Жюлиа на танец: он находил ее красивой. Образовались и другие пары танцоров. Жюльен пригласил Пуну. По крайней мере, он был уверен, что доставляет ей этим удовольствие.
— Хорошее было лето, — сказала тетя Адель, зябко кутаясь в шаль.
— Если бы только не эти слухи о войне, — посетовала Аньес, которой и так хватало забот с ее ипотечными долгами.
Профессор Гнус хранил молчание. Он слушал граммофонную музыку и ждал удобного случая, чтобы пригласить Клементину. Он умел танцевать только вальс, раздольный, роскошный венский вальс. Но ему пришлось довольствоваться вальсом под жиденький аккордеон.
И Клементине пришлось крутиться с влюбленным профессором, у которого, судя по тому, как он наступал на ноги партнерше, в голове играла своя музыка.
Жюлиа наконец избавилась от назойливого хлыща: у него были гнилые зубы, и он без конца шептал ей пахучие комплименты. Жюльен воспользовался этим, чтобы пригласить ее, а Пуну он любезно попросил не путаться под ногами: таков жестокий эгоизм тех, кто одержим любовью!
Жюльен танцевал неплохо. Кузина даже удивилась. Он только держался чересчур напряженно. Подняв подбородок, глядя прямо перед собой, безупречно
— Ладно! С меня хватит! — сухо сказала Жюлиа.
И без всяких объяснений бросила Жюльена на середине вальса.
Лизелотта не танцевала. Она отошла на некоторое расстояние, за кусты, куда, как она надеялась, за ней должен был последовать старший брат хлыща с гнилыми зубами. И поскольку дыхание у него было свежее, чем у братишки, он в скором времени добрался до лифчика Лизелотты, который представлял собой последнюю, но неприступную твердыню ее целомудрия.
— Нет! Прошу вас! Мы ведь едва знакомы! — плаксиво повторяла она.
Несколько смущенный сопротивлением — не девушки, а лифчика, — молодой человек прекратил свои наскоки, чтобы перевести дух.
На ней был только лифчик. Что за досада! Трусики ушли сразу, соскользнули с бедер Лизелотты как бы сами по себе. Платье вскоре присоединилось к трусикам, лежавшим на мягкой траве. И на Лизелотте, не считая зловредного лифчика, остался один лишь неощутимый покров ее прозрачной белокурости.
— Вы не должны так делать! За кого вы меня принимаете? — сказала она, ухватив его вдруг за плечи и падая вместе с ним.
В мгновение ока с молодого человека были сорваны брюки и трусы.
Вот беда! Он смотрел на Лизелотту, которая смотрела на него с широкой радушной улыбкой. Вот беда!
— Понимаете, — пролепетал он, — я не привык, чтобы у меня перехватывали инициативу… Сейчас, я сейчас…
Но разъяренная Лизелотта уже одевалась!
— Ах, эти французы! — кисло-сладким голосом проговорила она. — Они много обещают, но эта гора, как у вас говорят, разродится маленькой мышкой!
И она удалилась.
Жюлиа разом задула все шестнадцать свечек. Вокруг зааплодировали. Все по очереди расцеловали ее, поздравили. Только Клер и Шарль держались в сторонке и молчали. Тетя Адель была очень растрогана. Она вспоминала время, когда Жюлиа прыгала на коленях у дяди Эдуара, когда Жюлиа хотела завести у себя в ванне утят, когда Жюлиа объелась клубничным вареньем, — это было только вчера! Только вчера! «Вот так мы и замечаем, что постарели», — сказала Аньес.
«Черта с два!» — мысленно возразил ей Эдуар: он изрядно выпил, и взгляд его блуждал по сторонам, но чаще всего обращался в сторону Анжель.
Анжель в эту минуту разрезала торт. Она резала его на тоненькие кусочки, потому что гостей было много. Эдуар находил, что черное платье Матильды хорошо обрисовывает ее фигуру.
Профессор Гнус хлопнул в ладоши, призывая к тишине.
— Дети мои, друзья мои, к шестнадцатилетию Жюлиа я приготовил вам сюрприз!
Среди присутствующих послышался ропот одобрения.