Нежные объятия

Грайс Джулия

– Вы выбрали самую любимую мою статуэтку, Элиза. Эта болонка изготовлена в Мейсене около 1733 года для коллекции Японского дворца Августа Сильного. Прекрасная вещь, правда? Я очень люблю животных, в том числе и как объект искусства.

Когда темы фарфора, верховой езды, скачек и недавнего пожара исчерпали себя, Элиза, набравшись смелости, после перемены блюд решилась попросить Дэниелса рассказать о себе.

– Что вы хотите узнать обо мне конкретно?

– Я очень много читаю о вас в газетах, – засмущалась Элиза. – И знаю, как вы положили начало своему капиталу на Западе. Потом вернулись в Нью-Йорк

и преумножили его, играя на бирже. Но в газетах не пишут ничего о… личных качествах, о характере человека.

Риордан удивленно вскинул бровь:

– Вы хотите, чтобы я рассказал о своей личной жизни?

– А почему бы и нет? Раз вы считаете возможным обращаться ко мне по имени… Риордан? – не узнавая себя саму, сказала Элиза.

Дэниелс улыбнулся:

– Ну что ж, ладно. Начнем с того, что я не был рожден для роскоши. – Риордан широким жестом показал на обстановку своей гостиной. – Мое детство прошло в убогой хижине с земляным полом. – Он на мгновение замолчал, словно не решаясь продолжить свой рассказ. – Мой отец был фермером-арендатором под Петерсбургом, штат Виргиния. А мать – школьной учительницей в маленьком городке. Мы были очень бедны, Элиза. Бедны, но благородны. Моя мать требовала, чтобы я хорошо учился, и после тяжелого, изнурительного дня, проведенного в поле, мне приходилось ночами сидеть за книгами.

– Наверное, ваша мама была удивительным человеком, – задумчиво пробормотала Элиза, тронутая необычайной нежностью, вдруг проскользнувшей в голосе Риордана.

– Да… Она умерла от чахотки после долгих лет мучительной болезни.

Воспоминания явно доставляли Риордану боль, и Элиза, видя это, хотела просить его остановиться, но он продолжал:

– Через шесть недель после смерти матери отец порезался о лезвие плуга и вскоре умер от столбняка. Двое моих младших братьев нанялись в работники к нашему землевладельцу, а я отправился на Запад.

Элиза понимающе кивнула.

– Расскажите, как это было. Наверное, потрясающе. Приключения, золотые россыпи. Вы находили самородки?

Риордан искренне рассмеялся:

– Нет, я никогда не находил никаких самородков. Ни золотых, ни серебряных. Я продавал водяные насосы и крепежный лес в старательском поселке Теллурид, штат Колорадо. Там-то по-настоящему начинаешь понимать и ценить дрелесть крепкого кофе и горячей ванны. Поверьте, это не пустые слова. Довольно часто я так долго не имел возможности вымыться, что стоящие рядом со мной люди вынуждены были затыкать носы – слишком от меня сильно воняло.

– Да… да, я понимаю.

– Но те времена давно в прошлом, – улыбнулся Риордан. – Теперь я чистюля хоть куда! Одеколоны лучших фирм, костюмы от лучших портных Нью-Йорка я Лондона, водопровод, горячая вода и прочее…

Дэниелс смолк. Некоторое время он молчал. Потом Элиза, собравшись с духом и стараясь выглядеть непринужденно, сказала:

– Я слышала овас много сплетен: о несчастной любви, о дуэли, о том, что… вам нравятся актрисы. Еще говорят, у вас на кухне есть кран, открыв который в любой час дня и ночи можно наполнить бокал холодным шампанским.

Риордан вновь громко расхохотался, его смех гулким эхом раздавался под высокими сводами зала.

– Да-да, я сам тоже что-то слышал о кране с шампанским!

– Так

значит, все это выдумки?

– Большинство сплетен обо мне – правда. Буду с вами откровенен, я терпеть не могу вести прозаический, мещанский образ жизни. В том смысле, который люди, подобные вам, вкладывают в это слово, я не «джентльмен». Но вот крана с шампанским у меня нет. Иногда заказываю бутылку-другую, если есть повод. А иногда и без повода. Вот и все.

Элиза поразилась откровенности Риордана и, осмелев, спросила:

– Так значит, вас действительно бросила невеста?

– Да, действительно.

– Вас? Невероятно! – Спохватившись, Элиза покраснела и смущенно добавила: – Я хочу сказать… в это трудно поверить.

Риордан скомкал накрахмаленную салфетку, лежащую у него на коленях, и встал из-за стола.

– Давайте немного прогуляемся, Элиза, а потом я закажу для вас экипаж. Ужин был чересчур плотным, немного пройтись просто необходимо. Кстати, раз уж вам интересно, я расскажу о своей невесте.

Прогуливаясь по фешенебельному кварталу, они свернули в сказочный, загадочный по вечерам парк, где с неизбывной тоской свистел в кронах платанов и дубов ноябрьский ветер. Ночь раскинула над городом покрывало, шитое серебром лунного света и звезд.

Они шли бок о бок, завороженные тишиной и красотой природы, каждой клеткой ощущая близость друг друга, становящуюся еще более манящей и пугающей.

– Мою невесту звали Элизабет, – начал Риордан. – Она похожа на вас, Элиза. Такая же высокая, стройная и обворожительная. У нее восхитительная улыбка и зеленые глаза, способные зажечь пожар в сердце любого мужчины.

– Вот как?

Желание Элизы узнать об этой Элизабет не заходило так далеко, но Риордан, казалось, не замечал ее смущения и продолжал:

– Она была красива и богата, принадлежала к одной из знатнейших семей Нью-Йорка и вращалась в самых высоких кругах тамошнего общества. Мы познакомились с ней случайно, на улице: ее лошадь повредила себе ногу, а я остановился помочь ей. – Он замолчал, и некоторое время они шли, не говоря ни слова. – Я не принадлежал к их кругу, Элиза, – снова заговорил Дэниелс. – Во мне видели дерзкого чужака, который сам пробивает себе дорогу в жизни, правда, довольно успешно. Тогда я был очень горд своими достижениями. А они считали меня мошенником, проходимцем. Им даже в голову не приходило, что я любил Элизабет, а не состояние ее отца…

– Быть может, вы не хотите вспоминать эту историю? – тактично заметила Элиза.

– Нет, отчего же. – Молодой человек горько усмехнулся. – Элизабет пренебрегла общественным мнением и настояла на нашей помолвке. Мы были счастливы. Но однажды между нами произошла ссора. Я уже не помню из-за чего, какая-то мелочь, званый вечер, что ли. Она выказала недовольство моим костюмом, я вспылил и ответил ей грубостью. – Лицо Риордана потемнело. – Эта пустяковая размолвка незаметно для нас обоих переросла в настоящую драму. Элизабет в порыве гнева велела мне убираться. Ее последними словами в мой адрес были сетования на непростительную ошибку, которую она совершила, согласившись связать свою жизнь с «неотесанным пахарем-южанином», не имеющим ни малейшего представления о правилах хорошего тона, не знающим, как себя вести, как одеваться.