Нежный убийца
Шрифт:
Племянник нетерпеливо воззрился на меня, но я только чуть прикрыла глаза, внушая ему заповедь терпения.
— Мариночка, ангельская душа, почитай, всех моих деток, а потом и внучат одевала, да… — неторопливо журчала певучая волжская речь почтальонши. — А их трое у меня было, ребят. Да муж — горький пьяница… Ну вот и не брезговала ничем. Правду сказать, плохого-то Марина и не предлагала никогда, все вещи добротные были, почти не ношенные. Дядя из-за границы им посылками присылал. Хорошо жили Михайловские, что и говорить! Но и другим помогали.
— Михайловские, вы говорите?
— Ой, да это я по привычке! Это ж девичья фамилия Мариночки. В Сольске их все знают как Михайловских. Муж-то ее, Виктор
Глаза сердобольной женщины снова увлажнились. Достав из кармана большой мужской носовой платок, она шумно высморкалась.
— Как же это — двое? — осторожно ввернула я. — А Алексей Алексеевич, брат Марины? Молодой, энергичный, врач по профессии…
— Ишь ты — «Алексей Алексеич»! — Анна Ивановна даже поперхнулась от возмущения. — Павлин он бесхвостый, а не Алексеич!
Я едва не прыснула: ведь и я обозвала про себя Марининого братца точно так же при первой нашей встрече.
— Нет уж, Алешка не в родителей пошел. Одно слово — баламут! Уж Мариночка с ним и намучилась — после маминой-то смерти… Еле выучился на доктора. Потом, когда она уж за Ветрова замуж вышла, Виктор Петрович маленько прибрал Алешку к рукам. За границу работать пристроил — там все-таки построже. А то куда такое годится: мужику под сорок, а он болтается туда-сюда, словно говно в проруби… Сколько баб перебрал — все ему, вишь ты, не такие! Только теперь вот жениться надумал. Мариночка, бедная, так радовалась, когда узнала, так радовалась…
— Ну, вот видите: даже невесту привез на смотрины. Другой женился бы — никто б и не узнал. Значит, уважает свою семью!
— Как бы не так — «уважает»… — не сдавалась Анна Ивановна. — Деньги он больно уважает, вот что! Ты думаешь, он чего теперь приехал? Он приехал, чтобы Марина наследство ему отписала! Дядя-то их израильский помер недавно. Оставил после себя кучу денег и клинику — он там и собственную клинику заимел, Мариночка говорила. И все это по завещанию должно было достаться сестре, то есть Марининой матери. Потому что она единственная от брата не отказалась, когда он в этот самый Израиль наладился, и помогала чем могла, и даже, кажется, деньжат на дорогу собрала. Ну вот старик и решил: раз так — пусть все его добро, которое он потом за границей нажил, переходит по женской линии. Стало быть, если сестра помрет, то наследство ее дочка получает, Марина то есть. А Алешке — так, какая-то мелочишка. Своей-то семьей Марк Михайлович так и не обзавелся, бедняга: все некогда было. Бездетный остался. А башковитый был мужик — страсть! Говорят, что-то там новое изобрел в медицине, через то и разбогател. Да через то же, видать, и рак себе заработал, раньше времени преставился, царство ему небесное…
С самого начала этой тирады я держала ушки на макушке, а сердце мое забилось чуть чаще, чем следовало. Оказывается, Марина Ветрова была богатой наследницей! Я все время искала мотив — и не находила. Но разве можно придумать мотив более крепкий, чем наследство?! Что, если тут и зарыта собака?..
Слава богу, Анна Ивановна недолго испытывала мое любопытство. Она лишь перевела дух и продолжала:
— Вот Алешка и прискакал уговаривать сестру не продавать клинику. Он-де сам поедет в Израиль, будет дядюшкиным хозяйством заправлять, а Марине с детьми
— Так что же — значит, Марина Алексеевна согласилась переделать завещание? — Я испытала нечто вроде разочарования.
— А то! Это ты Мариночку не знала, милая. Ангельская душа была, святая… Царство ей небесное! Ее и уговаривать-то не пришлось. Неужто она для любезного братца не расстарается?! Для пустобреха этого, господи, прости… Все по его задумке сделала, сердешная. На радость его лахудре белобрысой, язви ее в душу… Жаловаться на меня — ишь что удумала!
Я не верила своим «ушкам на макушке»!
— Это вы про невесту Алексея?!
— А то про кого ж! Про нее, змеюку.
— Она на вас жаловалась? Да за что же, Анна Ивановна?!
— А что я Мариночке это самое воронежское письмо вручила, про которое вы спрашивали. Вроде я неправильно сделала! Вроде оно не Марине было адресовано! Кому ж мне его отдавать-то было, как не ей?! Так нет: на почту прибежала, к начальнице, орала тут… Чтоб мне, значит, выговор дали. Мол, из-за этого письма Мариночке стало хуже. А я-то тут при чем — святые угодники? За что мне выговор?! За то, что сорок лет верой и правдой… За то, что я Марину так любила…
Концы ситцевого платочка снова пошли в вход. Нам с Гошкой пришлось всеми способами заглаживать обиду, незаслуженно нанесенную добрейшей Анне Ивановне. Однако это не почтальонша, а просто самородок! Если бы все наши добропорядочные граждане были похожи на нее, то у частных сыщиков была бы не жизнь, а малина!
— Она меня и к Марине перестала пускать. Раньше-то мы с Мариночкой частенько чаевничали по-соседски… А тут Саша погиб, и сама Мариночка разболелась — видно, горя не перенесла. Словом, все наперекосяк пошло. Так эта фифа Алешкина мигом весь дом к рукам прибрала! Ну ничего… — Глаза женщины просохли, в них появились мстительные искорки. — Алешке так и надо! Вы думаете, этой стерве он сам нужен? Как бы не так: тоже мне, прынц какой… Денежки ей нужны, наследство богатое, заграничное. Попомните мое слово, ребятки: скрутит она Алешку в бараний рог! Наплачется он с ней горючими слезами, наплачется! Отольются ему, баламуту, Маринины слезки…
— Анна Иванна, пора раскладывать корреспонденцию!
Это наконец-то подала голос забытая нами замначальница. Особой приветливости я в нем теперь не услышала: наверное, любительница романов не могла простить Гошке, что он перестал нуждаться в ее услугах.
Пожилая письмоносица сразу засуетилась и поспешила к двери с табличкой «Служебный ход». А мы — на улицу.
— Ну, что скажешь, коллега?
— Слушай, Тат! Что-то не нравится мне этот Алексей. А вдруг он и в самом деле замешан, а? На карту поставлено целое состояние, а тут лишние наследники под ногами путаются… Верно говорю?
— Неверно. Ты информацию-то собирай, а с выводами не торопись, — назидательным тоном шефа изрекла я. — Что мы с тобой узнали? Что имеется наследство богатого израильского дядюшки — это во-первых. И что почтальон Анна Иванна не очень жалует будущую молодую чету Михайловских — это во-вторых. Однако, что касается первого пункта, то, если верить той же Анне Иванне — а мы с тобой, разумеется, это проверим, — Алексею удалось утрясти все вопросы наследства с Мариной еще при ее жизни и к полному его удовольствию. Тогда зачем ему убивать сестру? Второй же момент мы с тобой пока можем рассматривать как исключительно субъективное мнение нашей добрейшей Анны Иванны. Согласись, у бабули есть причины не любить и «баламута», и его «фифу». А у нас с тобой таких причин пока нет. Согласен?