Незнакомцы у алтаря
Шрифт:
– Правда, – ответил Иннес. – Скажи… Как ты относишься к понятию «супружеский долг»?
– Мне сразу представляется какая-то неприятная медицинская процедура. В словах «супружеский долг» слышится что-то натянутое и неискреннее; за ними ничего не стоит. Наверное, понятие «долга» внушают бедным девушкам их матери накануне свадьбы. В результате бедняжкам кажется, что их приносят в жертву на алтарь семейной жизни…
– Но что бы кто ни воображал, можешь быть уверена, невесты не ждут первой брачной ночи с нетерпением.
– Совершенно с тобой согласна. По-моему, отвратительно,
Ее светло-карие глаза снова сверкнули, но она больше не дразнила его. Иннес с удивлением покосился на нее. Ему показалось, что вид у нее сделался довольно воинственный.
– Ты судишь по своему опыту?
– Моя мать умерла, когда мне исполнилось двенадцать, а других близких родственниц, которые могли бы просветить меня перед свадьбой, у меня не было. Первая брачная ночь стала для меня… потрясением.
Ему захотелось пожалеть ее, но она ощетинилась, как дикобраз, поэтому он сказал:
– Наверное, нужно издать своего рода путеводитель. Введение в семейную жизнь или что-нибудь в таком роде.
Он шутил, но Эйнзли его слова, видимо, задели.
– Превосходная мысль!
– Хотя, если в обществе действительно существует заговор, как ты говоришь, матери наверняка запретят дочерям читать такую книжку.
– Скорее уж отцы.
Да, она определенно настроена воинственно. Иннес не сумел удержаться:
– Да, если подобное пособие будет продаваться в магазинах, где чаще появляются мужчины, а не женщины, идея обречена на поражение с самого начала!
– Твои слова доказывают, как мало тебе известно! – Губы Эйнзли расплылись в довольной улыбке. – Магазины – не единственный источник подобных сведений!
Ветер унес белые облака; небо стало низким, свинцовым. Ветер усиливался с отливом; на воде появились белые барашки, которые постепенно становились того же цвета, что и небо. Пока они разговаривали, их багаж погрузили в двуколку, где их терпеливо ждал Ангус. Йоуна нигде не было видно.
Иннес вынужден был сменить тему разговора, которая его неожиданно увлекла.
– Хоть Йоун и говорит, что здесь многое переменилось, – заметил он, – погода осталась такой же, как всегда. Пойдем скорее в дом, пока ты не простудилась.
Эйнзли проснулась и села, озираясь по сторонам. Обстановка в обитой деревом комнате оказалась довольно спартанской. Похоже, мебель сюда стаскивали второпях и какую попало. Кроме того, судя по всему, камин здесь не топили уже довольно давно. Дрожа, она откинула одеяло и ступила на голые половицы. Холод пробирал до самых костей, хотя на дворе был июль. Эйнзли поспешно умылась. С помощью горничной нетуго зашнуровала корсет и собрала волосы в простой пучок, а затем надела шерстяное платье из своего сундука. Широкие кремовые и бирюзовые полосы на платье сочетались с цветом летнего неба, совсем не похожего на то, что она видела в окно. Она радовалась,
В коридоре без окон было темно. Вечерело; кроме того, лил проливной дождь. Он начался еще накануне; из-за ливня Эйнзли не удалось как следует рассмотреть свое новое жилище. Не успели они перекусить с дороги, как на нее навалилась усталость. Вскоре Эйнзли встала из-за стола и ушла к себе.
«Начни все так, как хочешь продолжить». Бормоча, как заклинание, совет мадам Геры, она, спотыкаясь, побрела к двери, за которой они вчера ужинали. Ее подбадривал слабый запах кофе.
При свете дня столовая выглядела гораздо веселее, а камин, который вчера вечером лишь дымил, сегодня ярко пылал.
– Доброе утро! – сказала она.
Иннес сидел за столом и мрачно смотрел в пустую тарелку, но, когда она вошла, встал. Заметив у него на подбородке несколько порезов, Эйнзли подумала: он наверняка брился, используя такую же холодную воду, какой умывалась она. Может быть, он просто не любит рано вставать. Эйнзли остановилась на пороге.
– Остаешься или уходишь? – поинтересовался Иннес, и она встряхнулась.
– Остаюсь. – Она села напротив него.
– Я не знал, что ты будешь – чай или кофе, поэтому велел Мари принести и то и другое.
– Кофе, спасибо.
Он сел и налил ей кофе в чашку.
– Есть крауди и овсяные лепешки, но, может быть, ты хочешь копченой рыбы, ветчины или каши?
– Нет, спасибо, только… что такое крауди?
– Сыр.
– Спасибо. – Она взяла лепешки и домашний сыр. – Выглядит аппетитно.
Иннес налил себе чаю.
– Ты уже позавтракал? – спросила она, морщась и глядя на его пустую тарелку. Она вдруг подумала, что они ведут беспредметную светскую беседу, словно в какой-нибудь эдинбургской гостиной.
– Да, – ответил Иннес.
Эйнзли с хрустом откусила кусок лепешки и отпила кофе, ей показалось, что она слишком шумно втянула в себя жидкость. Просто смешно!
– Иннес, может быть, хочешь?..
– Эйнзли, может быть, хочешь?..
Он замолчал. Она замолчала. Потом он рассмеялся:
– Не привык завтракать не один. Не знаю, ты хочешь, чтобы тебя оставили в покое или… что?
– Сама не знаю. Я не больше привыкла к компании за завтраком, чем ты. Понимаю, что веду себя глупо, но ничего не могу с собой поделать.
– Может, мне лучше уйти?
– Нет. Если тебе тоже… – Она замолчала и рассмеялась. – Нет, ради всего святого, оставайся. Я хочу поговорить, но только давай не будем вести светских бесед ни о чем.
Иннес расплылся в улыбке:
– Обещаю, что никогда не буду вести с тобой светских бесед ни о чем, хотя мне все-таки хочется выяснить, хорошо ли тебе спалось на новом месте. Прошу тебя, ответь правду. Мне не нужна вежливая салонная ложь.
Эйнзли усмехнулась:
– В светских салонах не принято обсуждать дамские спальни.