Незримый гений
Шрифт:
— Ты слишком добра.
— Нет, не слишком. Я просто говорю правду, — сделав паузу, Брилл подняла руку, чтобы убрать лезущую в глаза прядку, и ее движение безраздельно завладело вниманием Эрика. «Боже, каждый ее жест так… очарователен».
Пожевав нижнюю губу, Брилл нахмурилась.
— Безопасно ли мне спрашивать, что ты намерен предпринять по поводу Кристины? — медленно спросила она, явно с великим тщанием подбирая слова.
Уронив руки на колени, Эрик опустил взгляд в пол.
— На самом деле я не знаю.
После секундного колебания,
— Очевидно, что она не может похоронить тебя… учитывая, что ты еще жив.
— Да, очевидно, нет… но я в растерянности касательно того, как поступить. Когда я думаю о прошлом годе… о том, что произошло… я чувствую, как во мне, подобно волне, поднимается ярость. И, тем не менее, есть нечто внутри меня, что хочет вновь увидеть ее… Долгое время она, кажется, была единственным человеком в мире, кто мог разобраться в моем положении и понять. Она была моей музой…
Он продолжал говорить, а Брилл оставалась совершенно неподвижной, ее тело застыло в принятой позе, пока она слушала его речь. Озабоченный ее молчанием, Эрик поднял взгляд на ее лицо.
— Я доверяю твоему суждению, Брилл… как мне поступить? — спросил он, ненавидя умоляющие нотки, которые слышал в собственном голосе.
— Не спрашивай меня об этом… — прерывисто выдохнула та.
Усевшись прямее, Эрик в открытую нахмурился на ее заявление. Брилл никогда прежде не отказывалась свободно говорить с ним. То, что она сделала это сейчас, приводило в замешательство. Он ощутил потерю ее откровенности как удар под дых.
— Брилл…
— Ты все еще любишь ее? — наконец спросила та — усилившийся акцент выдавал ее смятение.
Удивленный прямотой вопроса, Эрик откинулся назад, глядя на Брилл, и колесики в его голове бешено закрутились. «Люблю ли? Может ли вообще нечто подобное умереть? Или измениться?»
— Я не знаю… — удрученно простонал он. — Честно, я не знаю. Я так зол… но…
— Но ты просто не знаешь… — закончила за него Брилл; на последнем слове у нее перехватило дыхание.
Скорее почувствовав, нежели увидев изменение в ее поведении, Эрик склонил голову набок, пытаясь определить, что именно вызвало эту перемену. Он ощущал ее боль как рану в собственном сердце, и в воздухе повис гнев, густой, как дым от костра. «Что я сказал? Что изменилось? Это произошло, когда я упомянул, что не уверен в том, как поступить. Почему это беспокоит ее… разве только…»
Сделав глубокий вдох, Брилл слегка встряхнулась, и бурные эмоции, которые Эрик чувствовал разлившимися в воздухе, пропали.
— Ну, вполне очевидно, что ты еще не отпустил память о ней, — сказала Брилл и поднялась на ноги. — Думаю, ответ для тебя заключается в том, как, по твоим ощущениям, ты должен поступить, чтобы сделать это. — Изобразив очередной зевок, она отвернулась и направилась к зеркалу. — Но уже поздно… нам следует продолжить этот разговор в другой раз. Я не хочу разбудить Арию.
Уставившись на нее, Эрик покачал головой на ее незыблемое спокойствие.
— Да, ты права, — пробормотал он, встал и подошел к зеркалу, внутренне чувствуя себя еще хуже, чем когда пришел. «Разве извинению не полагается помочь тебе почувствовать себя лучше?» Отчего-то он ощущал, что каким-то образом предал доверие Брилл, и это ощущение было невыносимым.
— Брилл, я не специально…
Подняв руку, прежде чем Эрик успел продолжить, Брилл прервала его.
— Спокойной ночи, Эрик, — твердо сказала она, отказываясь встречаться с ним взглядом.
Моргнув в ответ на ее лаконичное прощание, он стиснул зубы, теперь ощущая в ее позе непонятную решимость. Казалось, будто она мысленно что-то планировала. На миг желание сказать что-нибудь еще стало почти непреодолимым. Эрик не мог отделаться от чувства, что оставляет ситуацию незавершенной. Но, поскольку Брилл продолжала сверлить взглядом пол, он пошел на попятную и повернулся к зеркалу, быстрым движением открыв его. «Возможно, сейчас неподходящее время…»
— Спокойной ночи, Брилл. — Когда Эрик перешагнул через порог зеркала, он ощутил себя так, словно оставляет позади нечто жизненно важное.
*
Становилось поздно, после заката прошло несколько часов, но ночная жизнь Парижа не собиралась затихать, особенно на извилистых улочках и переулках, составлявших городской «район красных фонарей». Новомодные электрические лампочки бесчисленных рекламных вывесок бросали на улицы свой ровный яркий свет. Блуждающие толпы гуляк проходили по улице друг мимо друга, громко интересуясь, где можно найти самое лучшее вино или в каком борделе самые хорошенькие женщины.
Прислонившись к окрашенной кирпичной стене между двумя довольно шумными барами, стоял модно одетый мужчины; его темные глаза с холодной брезгливостью изучали громогласных обитателей улицы. Он ни одеждой, ни манерами не походил на остальных мужчин, кочующих от бара к бару. Повернув голову, чтобы оглянуться в темноту за собой, он поднес к губам сигарету и лениво затянулся — кончик загорелся среди теней дьявольским красным светом.
Выдохнув клубящееся облачко дыма, Эндрю заметил другого мужчину, торопливо шагающего к нему по переулку. Швырнув недокуренную сигарету на землю, он сверкнул мрачноватой улыбкой, приветствуя поравнявшегося с ним мужчину.
— Очень рад снова увидеть тебя, — учтиво сказал он.
Вновь прибывший чуть крякнул и отодвинулся назад, так что его лицо осталось в тени.
— Если не возражаете, милорд, то не могли бы вы завязать с этим дерьмом?
— Разумеется, — ответил Эндрю, ничуть не впечатленный грубостью своего компаньона.
— Можете сказать мне, ради чего все это? — спросил мужчина с широким жестом, одним взмахом руки обозначая их окружение. — Это место не похоже на вашу обычную обстановку.
Выразительно пожав плечами, Эндрю залез в карман и вытащил пару серых кожаных перчаток.