Незримый гений
Шрифт:
— И о чем же?
— Ты готов жить долго и счастливо?
Улыбка Эрика затуманилась и превратилась в нечто более глубокое. Он обвел контур губ Брилл подушечкой большого пальца, послав вдоль ее позвоночника дрожь наслаждения.
— Жить долго и счастливо с тобой? Конечно.
========== Глава 67: Долго и счастливо ==========
Десять лет спустя
Эрик стоял, сурово сложив руки за спиной и широко расставив ноги, и обозревал классную комнату. Для человека
Свет клонившегося к вечеру солнца проникал сквозь раздвинутые шторы, падая на сидящую на полу маленькую группу учеников. С одного конца комнаты доносилось тихое бормотание, показывая, что Эрик не добился в классе полной дисциплины. Хотя другая половина комнаты слушала его со всем вниманием, эта половина практически вибрировала от сдерживаемой скуки. Поджав губы в строгую линию, Эрик сердито посмотрел на двух учеников в заднем ряду, которые явно не обращали внимания на урок. Подняв с крышки кабинетного рояля карандаш, он с громким стуком похлопал им по пюпитру.
— Все вы, я требую тишины. Музыка — основа всех современных обществ, и следует отнестись к ней крайне серьезно. Я наверняка не смогу научить вас всему, если абсолютно все… не… обращают… внимания! — увещевал Эрик, резко выделяя последние слова.
Бормотание в задней части комнаты на мгновение прекратилось, но затем превратилось в звонкое хихиканье. Смех рос, пока половина учеников окончательно не перестала интересоваться уроком. Признав свое поражение, Эрик отшвырнул карандаш, прошествовал к пианино и плюхнулся на табурет.
— Я неудачник! Я не могу работать в такой обстановке. Это безобразие!
Привлекательная юная девушка-подросток поднялась со стула и с ухмылкой подошла к Эрику.
— Папа, тебе правда не стоит из-за этого так волноваться. Ты же знаешь, они всегда становятся немного буйными под конец дня.
— Ария, это не оправдание. Я пытаюсь передать им самый настоящий дар Божий. Не могу поверить, что меня на это уговорили! Я должен был заканчивать последний акт своей оперы! Я убью Коннера, как только увижу его в следующий раз! Я никакой не чертов учитель!
Ария покачала темноволосой головой — в ее серых глазах плясали смешинки — и изо всех сил постаралась приглушить улыбку. За прошедшие годы она постепенно привыкла к угрюмой натуре отца и, как и мать, давно научилась с ней справляться.
— Ну же… помнишь, как тебе было трудно научить меня правильно говорить? Уверена, если ты смог научить этому четырехлетку, то можешь научить чему угодно.
Быстро смягчившись от ее слов, Эрик одарил приемную дочь нежной улыбкой.
— Полагаю, ты права, — тихо пробормотал он, и его глаза потемнели от приятных воспоминаний. — Конечно, ты была особенным ребенком, не то что эта разнузданная шайка хулиганов.
Расслышав
— Так нечестно, дядя Эрик! Только потому, что ты считаешь, будто история оперы интересна, не значит, что мы так считаем! Я хочу заниматься виолончелью! А вот это скучно! — продекламировала она; ее младшие братья и сестры согласно закивали.
Двое рыжеволосых мальчишек-близнецов тоже вскочили на ноги, в их карих глазах сверкало озорство.
— Нет! Я хочу заниматься пианино! Пианино! — воскликнули они в унисон. Глядя на своих старших братьев и сестру, два самых младших веснушчатых ходячих ужаса остались сидеть. Им было четыре и два года, поэтому им пока не хватало острой смекалки, как сестре и братьям. Так что, вместо того чтобы воевать с учителем, они принялись мутузить друг друга.
Скривившись от всего обрушившегося на него шума, Эрик с мученическим выражением посмотрел на Арию.
— Понимаешь, что я имею в виду? Ария, почему бы тебе их чему-нибудь не научить? Тебя они слушают, — взмолился он.
— Они слушают только потому, что знают, что я могу без малейших колебаний всех их отшлепать. Ты слишком мягок с ними, папа. — Повернувшись к воцарившемуся хаосу, Ария подняла руки, изобразила пальцами когти и посмотрела волком. — Тихо все, или я заставлю вас и дальше слушать о том, как раньше теноры были кастратами! — пригрозила она. Громко ахнув, дети Синклеров попятились от старшей кузины.
Тихонько сидящие на другой половине комнаты трое темноволосых детей с мрачными и недоброжелательными выражениями на лицах повернулись к рыжеволосым.
— Да, потише, пожалуйста. Тут некоторые из нас пытаются чему-нибудь научиться. То, что вы не умеете себя вести, вовсе не значит, что мы должны терпеть ваши выходки, — угрюмо огрызнулся десятилетний мальчик с пронзительно-синими глазами.
— Не смей говорить с нами подобным тоном! Ты тут не главный! Одно то, что ты уже играешь на трех инструментах, не значит, что ты можешь отпускать замечания, когда пожелаешь! Папа говорит, что мы должны мириться с такими словами от дяди Эрика, но он ничего не говорил о том, чтобы терпеть их еще и от тебя, Дэнни! — заявила старшая из Синклеров, ее светлые кудри подпрыгивали от горячности ее слов.
— Прекрати называть меня Дэнни! Я Дэниэл! Дэниэл! Ты это знаешь, Кати! — крикнул мальчик, его темные брови угрожающе сошлись в прямую линию, весьма напомнив одного угрюмого француза.
— Да, Кати! — заговорил еще один темноволосый ребенок. Поднявшись, синеглазая девочка примерно семи лет встала рядом с Дэниэлом. — И он умеет играть не на трех инструментах, он умеет играть на пяти! Как и мы с Бриджит. И мы уже знаем все, чему папа учит вас. И мы все думали, что это очень интересно.
Сморщив нос на кузенов, Кати перекинула свои светлые волосы через плечо.