Нгуен Минь Тяу След солдата
Шрифт:
Из наушников донесся знакомый хрипловатый голос руководителя ансамбля:
– Здравствуйте, товарищи!
– Они?
– тихо спросил Моан, передавая трубку Лы.
– НП-1 слушает!
– сказал Лы.
– Мы уже собрались. Здравствуйте, товарищи!
Он приладил наушники и разбудил двух задремавших зенитчиков. В землянке послышался чистый и звонкий женский голос:
– Дорогие товарищи! Сегодня наши песни будут звучать для вас. Слушайте нас, дорогие наши герои!
На лице Лы появилась смущенная добрая улыбка; он будто видел, как где-то там, далеко, перед такой же рацией, стоит женщина-хореограф, сложив на груди красивые точеные руки, а за ее спиной - Хиен, которая готовится петь для всех, кто сегодня собрался здесь, и для него.
7
После
Новая жизнь продолжала свой стремительный бег, подобно бурлившему через пороги, не знающему устали горному потоку. По всем тропам в окрестных джунглях вот уже больше месяца нескончаемым потоком двигались горцы, возвращавшиеся в родные места. В основном это были женщины и дети. И во главе каждой такой группы постоянно шествовал высокий, суровый, молчаливый старик, с неизменной глиняной трубкой в зубах, в защитной форме Освободительной армии и с американским брезентовым подсумком на плече.
Поднимались одно за другим новые села. Над горными склонами, выжигаемыми под поля, клубился сероватый дымок, часто смешиваясь со зловещим облаком от взрыва бомб. Однако новая жизнь пускала корни, и новые зерна, брошенные в горное поле, обещали дать урожай. В наспех построенных домах вокруг теплого очага уже собирались семьи…
…В середине марта в Комитет освобождения привели бывшего солдата марионеточной армии, вернувшегося в родное село в районе Копланга. Худощавый, низкорослый, с маленькими муравьиными усиками на лице, он сидел на длинной скамье, сколоченной из двух бревен, и курил здоровенную трубку, а его мать, дряхлая и оборванная старуха, не посмев войти, осталась на улице и пристроилась прямо на земле, поблизости от входа, под большим деревом. Черные, скрюченные ее пальцы то теребили цепочку, висевшую на шее, то сами собой складывались в молитвенном жесте.
Старый Фанг смотрел на густые жесткие волосы сидевшего перед ним парня, который, не переставая, грыз мундштук трубки.
– Где ты служил?
– В Таконе.
– Взят в плен во время вылазки?
– Так точно.
– Нашим солдатам все сказал, что знал?
– Да, все.
– Зачем грызешь трубку? Или жуешь что?
– Привычка такая, резинка жевательная во рту, - скривился в улыбке солдат.
– Выплюнь-ка эту американскую дрянь и разговаривай со мной по-человечески!
– сердито сверкнул на него глазами Фанг.
– Отвечай, намерен человеком стать или нет?
Старый Фанг невольно начал злиться. Старуха, сидевшая перед входом, поспешно сложив ладони у лица, стала отбивать поклоны и, едва волоча тело, подползла к старому Фангу, с плачем кланяясь в пол: бедная женщина, видимо, решила, что старик комитетчик бросит ее сына в тюрьму.
Старый Фанг принял ее, усадил на скамью рядом с сыном и, чтобы успокоить женщину, сказал, что у него самого сын служит в марионеточной армии и сейчас находится в окруженном Освободительной армией Таконе. Постепенно выяснилось, что солдат знал Киема: он служил вместе с ним в роте, входившей в состав передового охранения американской базы в Таконе. Они стояли вплотную к линии заграждений, но потом его как «потерявшего боевой дух» перевели в другую часть, и он потерял Киема из виду. О сыне старого Фанга солдат говорил с большим уважением, рассказал, что тот получил звание старшего сержанта, что американцы доверяют ему и часто посылают за линию заграждений разбрасывать мины и добывать сведения о противнике, что в последнее время ходили слухи, будто он получил под свое начало взвод. С того дня старый Фанг стал еще мрачнее. Все чаще сидел он в полном одиночестве, и ему ничего не стоило теперь без всяких видимых причин прийти в сильное раздражение. Однажды он велел Сием испечь рисовых лепешек и, взяв охотничье ружье и трофейный подсумок, стал собираться в дорогу.
– Куда вы, отец?
– встревоженно спросила Сием.
– Иду в Такон, ответ спрашивать с Киема, - ответил старик.
– Если кто будет интересоваться,
* * *
Старого Фанга и замполита Киня дважды сводила судьба. Впервые Кинь встретился с ним, когда после прибытия полка в эти места он посетил Лыонга и его разведчиков. Замполит сразу обратил внимание на необычного, очень высокого старика горца, одетого в тесную для него армейскую гимнастерку. Позже, когда ему рассказали о Фанге, Кинь поспешил лично познакомиться с этим замечательным человеком и не удивился, что именно он помог Лыонгу бежать из тюрьмы. Беседуя со стариком, Кинь узнал о его тайной боли и проникся к нему глубоким состраданием. Несчастье Фанга как бы высветило для Киня его собственное отцовское счастье, и теперь Кинь регулярно справлялся о старике, да и старый Фанг каким-то внутренним чутьем понял, что этот человек ему ближе других.
* * *
…Уже заходила луна, когда Кинь и Кхюэ заканчивали обход позиций на главном направлении. Добравшись до пехотного взвода, они от первых же встреченных ими солдат узнали, что люди, рывшие подкоп под линией заграждений, задержали вражеского солдата, переодетого в форму бойца Освободительной армии. Он прятался в мусорной яме.
Кинь решил взглянуть на него, и заместитель командира роты поспешил привести пленного. Каково же было удивление замполита, когда в задержанном он узнал Фанга. Кинь тут же приказал развязать старика и, взяв его за руку, повел в командирский блиндаж.
– Фанг, вы меня узнаете?
– спросил он.
– Как вы оказались в этой яме?
– Узнаю, - грустно ответил старик.
– Я, замполит, пришел в Такон искать сына.
Кинь понимал горе старика, хотя и не мог до конца постичь необходимость столь странного замысла. Фанг, как обычно, выглядел здоровым и крепким. Правда, у него был усталый вид и кожа от постоянных туманов стала еще более морщинистой.
– Вы давно там прячетесь?
– Со вчерашнего дня.
– Простите, а как вы хотели пройти туда? И что бы стали делать, встретив его?
– Ползком хотел сегодня вечером пробраться… Я заставлю его вернуться домой.
– А если он не захочет?
– Тогда получит сполна прямо у них на глазах!
– А если б вам не удалось туда дойти? Или если бы они схватили и расстреляли вас?
– Умер бы, вот и все, - равнодушно ответил старик.
– Вы ведь знаете порядок. Почему не сказали нашим бойцам, когда пришли сюда?
– Это дело семейное. Солдаты пусть делают свое дело, а со своими заботами я сам справлюсь.
Он сидел, скрестив ноги, прямо на земле, прислонившись к стене блиндажа, и спокойно, с достоинством отвечал. Кинь смотрел на огромную фигуру старика, на его суровое лицо, на котором сейчас проступила вся отцовская боль. Кинь знал, что никакие утешения тут не помогут, и все же, подбирая слова, постарался убедить старика, что излишняя горячность в этом деле только повредит, что его намерение найти сына в этой ситуации крайне опасно и что сейчас главное - разгромить американцев. Это общее дело всех, и перед громадой этого общего дела должны отступить все частные, личные дела. Кинь просил старика вернуться к себе и продолжать агитировать горцев переходить из «стратегических» деревень. Судьбу же Киема и других, подобных ему солдат марионеточной армии, которые с оружием в руках еще служат врагу, будет решать Освободительная армия.
Через несколько дней Кинь вернулся на КП полка. Теперь большую часть времени они с Няном отводили подготовке плана захвата Такона. Кинь был занят всевозможными делами и совещаниями, так что полученное им письмо из дому пролежало в кармане без ответа несколько дней.
«Здравствуй, отец. Здоров ли?
– писала жена.
– Заезжал к нам один товарищ с фронта, говорил, что ты вместе с Лы в Кхесани, в одном будто полку. Дома все спокойно, работаем для фронта, для победы. Чи посылают учиться за границу, бумага пришла. Кинь, о доме я позабочусь, а ты постарайся уделить внимание Лы. Передай, что скучаю я по нему. Будьте оба здоровы, бейте врага как следует».