Нич Ниднибай
Шрифт:
Но я не о том… Я хотел сказать, что пальмы, которые мы сейчас видим из окна автобуса, вероятно, только что вернулись из парикмахерской, ибо уж очень они напоминали то ли стрелы индейцев, воткнутые остриём в землю, то ли распущенные хвосты страусов, спрятавших голову в песок…
…А потом мы увидели сосновый парк. Сосны были невысокие, но, удивительное дело, их стволы были наклонены под столь острым углом к земле, что казалось, деревья стелились, ползли по ней. А может быть, сосны пали ниц перед Землёй и, от переполнявшей их нежности, хотели окрасить её своими стройными кустиками иголок похожими на вечнозелёные малярные кисти. Так мы ехали и ехали, и перед нами, под нами и над нами искрилась, цвела и пела на все голоса любопытная, пёстрая страна…
Знаете
Проплыла цветастая надпись «Добро пожаловать в Оон!», под которой кто-то чёрной аэрозольной краской изящно програффитил: «Город собачьего говна!»…
– Так!.. Этот дорожный круг проскочил…
– Второй…
Он проехал ещё около сотни метров…
– Всё!..
Дальше невозможно было ехать, вследствие завалов, образовавшихся из обломков разрушенных домов, и Йоси, пожилой, маленького роста коренной верисеец с узким, костлявым лицом, вышел из автомобиля, решив идти пешком.
– Да оно и к лучшему, – утешал себя Йоси. – Чем находиться среди этих придурков на дорогах, лучше уж топать пешком… Воистину, если хочешь узнать характер народа, покатайся на машине среди его автомобилистов… Всё, что в «пешеходной», домашней или производственно-гуляночной жизни может быть скрыто, щедро сочится и смердит на дорогах страны: шкурность, желание любой ценой обкакать соседа, жестокость, жлобство, наглость, снобизм, халатность, равнодушие…
Он пробирался между бетонных балок, щебёнки и гор неубранного, вонючего мусора. Откуда-то из-под земли появилась молодая женщина с коляской, в которой сидело дитя.
– Чего это она выскочила? – подумал Йоси. – Ведь запрещено же с детьми.
Ребёнок размахивал рукой с зажатой в ней соской, да так, что, в конце концов, соска упала в мусорную кучу с какими-то чёрно-зелёными подтёками гнилья. Женщина подняла соску, обтёрла её рукавом своей жёлтой, замызганной кофты и сунула ребёнку в рот. Затем она пробежала ещё с десяток метров и опять исчезла под землёю…
– Нормально! – мысленно съязвил наш пешеход.
– В обществе, где людей, моющих руки перед едой и после сморкания в полупрозрачную салфетку или, в случае насморка, выходящих на работу (да и просто на улицу) в защитной маске, считают полоумными, подобная обработка соски считается стерильной…
До Первой мировой Йоси учился в докторантуре факультета гуманитарных наук Ушалаимского университета. Свою диссертацию он делал по теме, которая очень его волновала и интересовала: по проблеме гармонии в музыке. Он считал, что музыкальные произведения – это звуковая шифровка, которая, в отличие от речи, воздействует на третью сигнальную систему человека через его первую сигнальную систему, минуя его вторую сигнальную систему. При отсутствии в такой шифровке гармонии, мелодичности, то есть наличия множества диссонансов, бесконечных повторений и большого количества звуков, издаваемых ударными инструментами, она, как и различные шумы, у обычного человека вызывает желание прервать её, наносит вред его здоровью, вплоть до психических расстройств. При этом тонкая гармония третьей сигнальной системы может быть исковеркана, подобно тому как тонкая гармония живой клетки коверкается внедряющимся в неё вирусом. Поэтому и играть таковую музыку надобно камерно, для избранных людей, а не транслировать по средствам массовой информации, которые иногда невозможно отключить… Диссертация была осмеяна и провалена. От обиды Йоси бросил науку и пошёл в простолюдины. Наработался на всех работах: и чёрных, и побелей. Потом была война, которую он, хоть и рядовым в пехоте, однако не без наград прошёл. После войны устроился работать садовником у одних богатеев. На этой работе очень полюбились ему обитатели
Он подошёл к улице с ещё сохранившейся дорогой. На перекрёстке, к изумлению Йоселе, даже светофор работал. Маленькая изящная белоголовая птичка, с чёрной продолговатой шапочкой, тёмно-серой спинкой, светло-серым животиком, чёрным передничком на грудке и тоненьким, плоским длинным хвостиком, которым она непрерывно махала вверх-вниз, ходила и прыгала на асфальте проезжей части дороги, между бетоном бордюра и огромными железными грузовиками, в поисках, видимо, пищи. Птаха эта казалась не из мира сего сего бетоном, железом и войной…
Да, а потом… Потом опять война. Эта, которая сейчас. Вторая мировая…
Тут наш путник остановился, озираясь для выбора наилучшего пути среди хаоса разрушений. На каком-то завале работали такие же, как Йоселе сам, маленькие, тщедушные пожилые человечки…
Работая на чёрных, тяжёлых работах с подобными же человечками, Йоси всегда с удивлением и непониманием Мироздания, замечал, что значительная масса высоких, могучих, не имеющих особого интеллекта самцов работает чиновниками. Раньше, в древности, они использовали свои мышцы по назначению, работая физически или воюя. Но так называемый прогресс превратил их в боящихся разжиреть клерков, использующих только задницу и немножко мозги. И, тем не менее, они яростно (и успешно, благодаря своим внешним данным и мужским достоинствам) борются за эту престижную, физически легкую работу, вытесняя на тяжёлый физический труд тех, тоже не обладающих особыми мозговыми талантами, тщедушных, которые в древние времена не выживали, а сейчас умудряются выжить, нарушая естественный отбор и бедствуя…
Да, так а потом… Для армии уже стар был…
Йоселе усмехнулся.
– Хорошо, что этот национальный козёл выдумал должность охранника-садовника. Хорошо, что знакомый цамцавовец из охраны резиденции порекомендовал меня на эту должность… Где бы я был сейчас… Ни дома, ни сада того уж и нет. Да и хозяева, у которых работал, куда-то драпанули… Взяли… После дотошнейших проверок и жуткого количества анкет…
Йоси подошёл к резиденции нацпремьера. На проходной цамцавовцы-охранники, словно видели Йоселе в первый раз, тщательно обыскали его, проверили разрешение на ношение оружия, куда-то позвонили и, наконец, пропустили в шмуликовский сад.
Сад был такой огромный, что за то время, которое Йоси работал здесь, он ещё не успел его весь обойти. Вот, например, этот закуток под открытым окном резиденции… Здесь он ещё не был. Из окна слышались звуки радио. Что-то говорил диктор. Потом пошла музыка. Да какая! Та, которую Йоси так не любил: со сплошными диссонансами, бесконечными повторениями и барабанным боем. Это раздражало…
– А это что на земле под платаном? Никак дохлый шальдаг?.. Ещё один!.. Окровавленный!.. Убили птицу!.. И эту!.. И этого!.. Сколько их?!
Это был очень важный для любимого «Ахоеля» матч. Но битва была не на шутку, и Шмулик нервничал. Игра закончилась вничью. Нацпремьер был очень взволнован и озабочен.
– Боже мой, что же будет?! Что же будет?! А если «Ахоел» не пройдёт в финал?! Как я переживу это?! Скажите мне!
Шмулик вонзил пальцы своих рук в густоту своей же причёски головы, но в это время вошёл Ицик. Ну, секретарь.
– Господин мой, Шмулик, – горько сказал Ицик, – я вынужден тебе доложить: нас давят на всех фронтах. Войска Независимой Сибирской республики при поддержке новоримлян, цтекнков и таяйцев стремительно продвигаются в южном направлении. Хас вехалила! [17] Но мы можем проиграть войну…
17
Не дай Бог! (врит).