Нич Ниднибай
Шрифт:
Весёлым был и белобрысый напарник Леольhя, Гришка-Вонючка, попавший в лагеря за анекдот про Эметистическую партию и получивший свою кличку за мучивший его метеоризм.
– Так слышь, Лель, – сказал сквозь марлевую повязку Гришка-Вонючка и смачно пукнул, подтягивая труп к грязным, цвета хаки, носилкам, – ой, извини… Этот чудак, говорят, попал под нейтруху где-то в теплице полиэтиленовой, и потом с ним чудеса твориться начали. Гутарили, он себе три х…я отрастил и все, как у ишака, огромные…
– Да уж, слышал.
– Только не понимаю, зачем было три-то? Неудобства ведь с ними, сам понимаешь, – сказал Леольhев напарник и надолго задумался, что не мешало ему насвистывать блатную песенку под мерное покачивание мертвеца
Случай был, действительно, трагически-курьёзный и удивительный: сельскохозяйственный рабочий, находившийся во время нейтронной атаки внутри теплицы в пригороде Рнигова, обнаружил, через некоторое время, у себя странные свойства… Обычно, ведь чем мы можем по нашему желанию управлять в теле? Лишь мышцами да мыслями (и то не всеми). Этот же парень приобрёл способность по своему желанию управлять всеми органами, тканями и клетками. Вплоть до генетики. Он мог изменять по собственному желанию своё лицо, рост, выращивать дополнительные органы, вмешиваться в их работу, в общем, чёрт знает что вытворять со своим телом. Опухоль себе какую рассосать или рану заживить – раз плюнуть. Зуб или глаз вырастить, вместо родных, выбитых, что глазом моргнуть. В мозгу собственном что-то отрастил, что быстрее компьютера считать стал. Конечно, уж если бы голову оторвало, то новую не вырастил бы, поскольку нечем было бы желать этого… Причём, когда спросили его, как он всё это делает, – не смог ответить. А как мы рукой или ногой по нашему желанию двигаем? Ведь тоже не ответим. Двигаем и всё. Как будто срослось наше «Я» с нашими мышцами, стало одно целое, единое. Так и у него было, но со всеми клетками его тела. Чудеса, да и только! Кончилось, естественно, всё трагически. Увлёкся парень. Худо дело, когда сознание вмешивается в автоматику организма. Ладно там – три члена с шестью яйками. Невелика беда. Но когда – пять сердец, и все вразнобой работают, да желёз всяких сдуру понавыращено (одних предстательных – восемь штук), тут уж извините подвиньтесь. Короче, лопнуло у него что-то где-то, и приказал организм его, вместе с душой, долго жить. А жаль: может быть, через изучение сего феномена многие болезни научились бы лечить?.. Хотя… Если так дело пойдёт дальше с этой Второй мировой, то лечить-то, глядишь, и некого будет… Да, что ещё забыл сказать. Только с насморком ничего не мог мужик поделать. Горемыка попытался как-то раз свой насморк немедленно устранить, так у него вместо насморкоустранения эрекция состоялась… Всех трёх… Но что обнадёживает: насморк через две недели таки прошёл… Правда, эрекция осталась…
А между тем фронт приближался. Уже отчётливо был слышен его смертный, гулкий шаг. И наступил день, когда отдельная штрафная рота, в которой пребывали измученный душевно и физически Леольh и весёлый Гришка-Вонючка, бросив неубранными ещё великое множество мертвецов и неразобранными уйму зияющих штукатурными бельмами завалов, вступила в бой с верисейским врагом…
– Друг командующий армией, начальник химической службы майор Григфорина по вашему приказанию прибыла.
Генерал поднял глаза от лежащих на его столе белых вееров и стопок бумаг, и глаза были вознаграждены: «Действительно, редкой красоты девушка. Не зря болтали…» – подумалон, но вслух сказал:
– Вольно, садитесь, майор. Слышал я, что вы своего жениха разыскиваете?
– Да, – коротко сказала Лара, и сердечко её заметалось: «Вдруг что-то стало известно про Леольhя?!».
Генерал увидел её волнение:
– А зовут-то его как?
– Леольh. Леольh Фраh.
– Да ну!
Теперь уже и Лариса Михайловна увидела перед собой
– А скажите, он что?.. Никогда не вспоминал обо мне?
– Он рассказывал о майоре Вассере, но я не могла предположить… Ведь он стал…
– Да, милая моя, стал. Но не мне вам рассказывать,
– Лев Геннадьевич нервно одёрнул грязновато-зелёную скатерть величавого, но обшарпанного дубового стола, – что в «нашей буче, боевой»… гадючьей, – уколоться лучше. Стал, стал… да перестал… Дел оказалось много. Ещё пригодился старый вояка…
– Вы что-то слышали о Леольhе?! Где он?!
Рябоватистое, морщинистое, с большими умными глазами и могучим носом лицо Вассера стало печальным и, от этого, более старым: кожа век, страдальчески оседавшая по углам его глаз, осела ещё больше.
– Нет, девонька, ничего не слышал. Но вот что вам скажу: «…не оставляйте стараний… не расставайтесь с надеждой…» Обстоятельства складываются так, что фронт быстро продвигается на запад. Может быть, и найдёммы его…
Однако лучистые глаза Лары погасли, и у старого генерала, Льва Геннадьевича Вассера, больно закололо в левой стороне груди, как раз там, где у добрых и порядочных людей обычно находится сердце…
На тридцать третьей врейской сучке член члена Эметистической партии Справедливого Союза, брата Сатанилаева, понял, что нашла коса на камень. Сатанилаев внимательно посмотрел на партнёршу.
– Симпатичная ку…вочка, – подумал Верховный Главнокомандующий того же Союза.
И вправду, у лежащей под ним голой женщины была белая нежная кожа лица, вздёрнутый маленький носик, голубые глаза, сочные губы, белокурая копна рассыпавшихся по подушке волос, маленькие белые груди с розовыми твёрдыми сосками, роскошный чувственный торс и стройные пухлые сексапильные белые ножки, порозовевшие от недавних трудов. Первосвященник Политсинода ЦК опять возбудился, и ножки с готовностью раздвинулись. Войдя в экстаз, он простонал:
– Как зовут-то?!
И она, сквозь непрекращающийся оргазм, на чистом вянском, прокричала:
– Манечкой кличут!
По окончании процесса, откинувшись навзничь для передышки перед новой схваткой с этой противницей-блондинкой, Сатанилаев подумал:
– И по-вянски пи…дит. Видно, сучка, из СС сбежала, – после чего бой продолжился.
Нимфа Манечка, в отличие от остальных сорока девяти самок, доставленных Сводниковым из лагеря верисейских пленниц, заслужила настолько высокую оценку самца Сатанилаева, что он стал возить её везде с собой для немедленного удовлетворения приступов сатириаза…
Весна наступала мощным прорывом по всему фронту, и она плевать хотела на человечество. На уцелевших деревьях набухали почки, уцелевшие птицы щебетали и пели, льды трещали на реках, а воздух наливался торжеством жизни сквозь сети пуль, сквозь занавес ракет, бомб, и снарядов, сквозь броню трупов…
Сидя в грязном окопе, чумазый, потный, весь в крови (своей – от порезов и разрывов собственной кожи, чужой – от коверкаемых бойней чужих человеческих тел), рядовой отдельной штрафной роты седьмой армии войск Справедливого Союза Леольh Фраh почти истерически недоумевал:
– Ну почему, почему Ему безразлично всё это?! Почему Он не вмешивается?! Или не знает?! Или не видит?! Или не слышит?!
Но выкрикивая мысленно эти вопросы, сквозь дикий грохот боя он ощущал душой гробовое молчание Вопрошаемого…
Вот снова вскочил командир и зовёт: «За Родину! За партию!». И неведомая пружина выдавливает Леольhя и сотоварищей из окопов. Но не всех, не всех. Не поднимается, например, весёлый Гришка-Вонючка… Ибо как же тут поднимешься, если оторвало тебе снарядом белобрысую голову?.. И Ваня не выпрыгнул из окопа… и Абраша… и Петро… и Сулейман…