Ничего интересного
Шрифт:
Я открыла глаза и увидела, что у них обоих глаза были закрыты.
— Нет, — сказала я. — Теперь повторим.
— Сколько раз? — спросил Роланд.
Я понятия не имела.
— Пятьдесят? — предложила я, и Бесси немедленно вскинулась:
— Да ладно! Пятьдесят слишком много, правда, Лилиан!
— Ладно, ладно, — уступила я. — Двадцать раз.
С этим Бесси смирилась. Так мы и делали: вдыхали, задерживали дыхание, выдыхали. Я всегда считала, что яд, который сидел у меня внутри, нельзя разбавить, но теперь с каждым вдохом становилась чуть спокойнее. И потеряла
— Хватит.
— Это все? — спросил Роланд. — Мы закончили? Можно завтракать?
— Ну как вам? — спросила я.
— Глупо как-то, — сказала Бесси. — Поначалу. Но вообще ничего. Нормально.
— Значит, будем делать так каждый день, — решила я.
— Каждый день? — простонали дети.
— Да. — Я была непреклонна. — И если вы почувствуете, что начинаете злиться или расстраиваться, начинайте вот так дышать. Хорошо?
— Не думаю, что это поможет, — сказала Бесси.
— Посмотрим, — ответила я, и мы отправились вниз есть кукурузные шарики и пить молоко из высоких стаканов.
После завтрака я достала из одного из шкафов маленькие рабочие тетради в обложках, изданные для чудиков, которые верили в приближающийся конец света и не пускали детей в нормальную школу. Хотя, может, это я зря. Может, это для родителей, которые не выпускали детей из дому, потому что те в любой момент могли загореться. Или просто для тех, кто надеялся научить своих детей чему-нибудь разумному, доброму, вечному. Кто знает? В любом случае, все тетради были отличного качества.
Я отыскала рабочую тетрадь по математике за четвертый класс. В каком классе учатся десятилетки? Я понятия не имела. Я попыталась вспомнить свое детство. Третий класс? Пятый? Нет, никак не могла сообразить. Четвертый класс подойдет, решила я, вырвала пару страничек с таблицей умножения и шлепнула на стол. Дети уставились на них, как будто там все было на китайском.
— Уроки? — простонал Роланд. — Не-ет…
— Я только хочу понять, что вы уже знаете, — сказала я. — Вам осенью идти в школу.
— Мама считает, в школу ходить не надо, — сообщила Бесси. — Говорит, что школа для баранов. Для тех, у кого совсем нет изобретательности.
— Ну, тут, конечно, есть доля правды, но такие изобретательные дети, как мы с вами, и из этого извлекают выгоду.
— Почему ты не можешь нас учить? — ныл Роланд. — Или Мэдисон?
— У нас нет специальной подготовки. Слушайте, времени еще полно. Пока что мы просто потренируемся. Попытаемся получить удовольствие, хорошо?
— Это отстой, — сказала Бесси.
— Тут все довольно просто. Вот, например, сколько будет четырежды три?
— Семь? — предположил Роланд.
— Нет, — ответила я, а потом поспешно добавила: — Но почти.
— Это отстой! — повторила Бесси.
— Да брось, Бесси. Четырежды три?
— Я не знаю, — сказала она, вся красная от стыда.
— Смотри, это просто четыре раза по три. Сколько будет три плюс три плюс три плюс три?
— Не знаю.
— Будет
— Я это знаю, — Бесси повысила голос. — Я умею складывать. Умею.
Я видела, что ее смущение сменяется злостью. Видела, как она вся краснеет. Бесси взяла карандаш и начала рисовать на странице огромную цифру 12, но грифель сломался, прежде чем она успела закончить хотя бы единицу.
— Дыши, — спокойно сказала я. — Хорошо, Бесси? Вдохни поглубже.
— Мы не изучали математику, призналась Бесси. — Мы ее не изучали, так что мы ее не знаем.
— Ничего не говори, — сказала я. — Просто дыши.
Я оглянулась на Роланда, который сидел широко раскрыв рот. На листочке он нарисовал грустный смайлик. Но не покраснел. Не разозлился.
— Роланд, — произнесла я очень тихо, очень спокойно, как будто усыпляла кошку, — принеси мне полотенце, хорошо? Из ванной. Роланд!
Мальчик не двигался с места, скованный страхом.
— Полотенце. Полотенце, Роланд. Из ванной. Полотенце, Роланд. Можешь мне его принести? Из ванной. Полотенце.
— Хорошо, — наконец выдавил он и убежал.
Лицо Бесси сморщилось.
— Я так и знала, что мама мало нас учит, — сказала она. — Она говорит, что математика — ерунда. Но я знала, что так и будет! Я знала, что так и будет и все решат, что я тупая! Мы сами пытались разобраться, но ничего не получилось. Я пыталась, ясно?
— Я могу тебя научить, Бесси, — ответила я, но она уже вся покраснела.
Я подняла девочку, ощутила, какая она горячая, и усадила на пол.
— Ничего не говори, только дыши. Можешь сделать глубокий вдох?
Бесси начала дышать, глубоко, тяжело.
— Не работает! — крикнула она.
Роланд вернулся с полотенцем, и я бросилась к раковине, намочила его и отжала, насколько смогла. Когда я обернулась, на кистях и лодыжках Бесси начали появляться язычки пламени. Я взяла полотенце и начала водить им по ее рукам и ногам, и после каждого прикосновения поднималось облачко пара.
— Бесси, пожалуйста. Глубоко дыши, хорошо? Видишь, полотенце помогает.
— Просто засунь меня в душ, — сказала Бесси.
— Нет, мы справимся.
Я еще раз вытерла ее полотенцем, потом завернула в него, как в кокон. Роланд убежал, но я была слишком сосредоточена на Бесси, чтобы как-то на это отреагировать.
— Я с тобой, хорошо? — шепнула я на ухо девочки. Она была дьявольски горячая. Полотенце дымилось. — Дыши, и все пройдет. А потом — ну их, эти задачки, — достанем мороженое. А через пару дней сходим в особняк на семейный ужин и будем есть, что захотим. А потом, скоро, поедем в город. Накупим игрушек. Накупим новых книг. Купим одежду, какую захочешь. Закажем мороженое в настоящем кафе.
— С посыпкой и вишенкой. И с горячим шоколадом, — сказала Бесси.
Полотенце уже полыхало. Я стянула его с девочки и бросила, дымящееся, на пол. Я топталась на нем, пока оно не погасло, что заняло не слишком много времени. А потом, как по волшебству, Бесси перестала гореть, как будто огонь перенесся с нее на полотенце.