Ничего, кроме настоящего
Шрифт:
– Это уже лишнее, – подумал я из последних сил, – не так уж я накирялся…
Потом мне рассказывали, что я пел каких-то песен, плясал, рассказывал ненаучную фантастику – ничего этого я не помню, и по причине слабости своей памяти на тот отрезок времени я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть эти сведения.
После окончания торжества, влекомый Толстым и Светкой к троллейбусу, я отстранённо размышлял о том, что завтра у меня будет бодун, и с ним я пойду на репетицию. От этой мысли становилось грустно, и ноги мои печально волочились по земле вслед за туловищем.
Толстый
– Та шо ж это такое? Я ж весь день одно ситро пил! А она, стерва, не верит?
– Он – ситро… А она – стерва… – отзывался я, и слёзы сочуствия закипали у меня на глазах.
– А я ей, подлюке, цветов на десять рублей купил, и духи, тоже, импортные, – продолжал изливать душу Полковник.
– И цветы импортные, – жалостно вторил я.
Итог подвела Светка. Она посмотрела на нас оценивающе и спросила:
– Ну почему вы, мужики, такие свиньи?
И никто из нас не нашёлся, что ей ответить.
Трамвай дёргало на поворотах, и каждый толчок отзывался в моём желудке мучительными спазмами. Хотелось прилечь тут же под ноги пассажиров и не вставать, как минимум, на протяжении трёх часов. Но, как вы понимаете, я держался. В мозгу ржавым гвоздём торчала одна-единственная мысль "НО ЗАЧЕМ ЖЕ?!?!"
Зачем я вчера так напился? Писклявый противный голосок внутри меня злорадно зудел:
– Потому, что ты дятел!
Возразить ему было нечего. Я был совершенно не в состоянии собраться с мыслями. Более того, я абсолютно не представлял, как смогу взять на репетиции хоть одну чистую ноту.
Я сполз с трамвая на нужной мне остановке и побрёл по направлению к общаге, где располагалась наша "точка". Рядом с общагой на скамеечке сидело нечто длинноволосое, увешанное "фенечками", в громадных шузах, не соответствующих скромному росточку. Определить пол со спины не представлялось возможным. Я подкрался и произнёс над ухом:
– Барышня, разрешите с Вами познакомиться.
"Барышня" не оборачиваясь показала мне средний палец в популярном жесте и хрипло произнесла:
– Фак ю!
После чего она обернулась и оказалась Палычем.
– Брат, мне так херово, что ты себе даже представить не можешь! – проскулил я, утирая со лба холодный похмельный пот.
Впрочем, "брат" выглядел не лучше – красные глаза, дрожащие пальцы и прочие признаки сумеречного состояния организма вследствие чрезмерного приёма вовнутрь горячительных напитков.
– А ты где умудрился? – заинтересовался я.
– На свадьбе вчера был, – пожаловался Палыч, – на сельской. Они, суки, самогон вместо водки выставили.
– Молодец! Тебе что клизмы насильно ставили?
– Зачем клизмы? Я сам.
– Тогда не жалуйся.
– А кто первый начал? – озлился Палыч. – Ты же первый скулил:
"Херово!"
– Я пострадал
Чувствуешь разницу?
– Нет. Результат один и тот же.
Палыч коротко затянулся сигаретой и сплюнул. Вдруг он спохватился:
– Погоди, чё ты говоришь? Какие провокаторы? У Малюшки? А ну опиши!
Я коротко описал ему праздник, не пожалев для нашего с
Полковником алкогольного марафона трагических красок. В описание сцены доставки моего тела под родную крышу я вложил все свои актёрские способности. Рассказ доставил Палычу неописуемое удовольствие. Он позабыл о неприятных ощущениях в собственном организме и без зазрения совести ржал над моими вчерашними похождениями.
– А Полковник-то..! Полковник! Ой, не могу! А я ей подлюке цветов
– на десять рублей! Ха-ха-ха!
– Чё ты ржёшь? – возмутился я, – я же чуть не умер!
Нашу беседу прервал Батькович, выглянувший из дверей и всем своим видом давший понять, что пора бы и "рыпнуть". Мы покорно поплелись
"делать искусство".
Репа продвигалась с переменным успехом. Я мобилизовал все силы своего отравленного алкоголем организма и вовсю старался
"соответствовать". Палыч изнемогал под бременем тяжкой необходимости
"давать кач". Батькович, полузакрыв глаза, стоял прислонившись к шкафу, автоматически извлекая звуки из своего инструмента и витая в иных сферах. Паша важно расхаживал в шлёпанцах вокруг примочек и принимал рок-позы.
Через какое-то время послышался стук в дверь – пришёл клавишник
Женя, которому было назначено "на позже". Он вежливо поздоровался, разложил свои ноты и включил клавишу. Палыч дал счёт, пошёл вступительный рифф, Женя нажал на клавиши, и…
И ничего не произошло. Мы остановились, Женя бегал пальцами по кнопкам, и не получал в ответ ни звука. Инструмент молчал. Мы суетились, пробуя коммутацию, меняя шнуры, терзая пульт, но всё безрезультатно. Стало ясно, что произошла поломка. Каждый старался представить, во что обойдётся ремонт, и в мозгу вспыхивали совершенно фантастические цифры.
Мы суетились вокруг инструмента до прихода Анатолия. Папик нашей бедой абсолютно не проникся. Равнодушно скользнув взглядом по инструменту, он заявил:
– Это ваша проблема. Вы её и решайте.
– А деньги на ремонт? – горестно прошептал Паша, – это же хрен знает, какие деньги!
– Ты считаешь, что я их тебе должен дать? – жёстко поинтересовался Анатолий.
– Нет. Но, концерт…
– С концертом – всё, – выдал папик "сюрприз". – Нас похерили.
– В смысле?
И папик толкнул нам душещипательную историю на тему: "я так старался, а меня кинули". По его словам, его партнёр Лена Муратова, трезво поразмыслив, пришла к выводу: "Зачем нам кузнец? Нам кузнец не нужен", и выперла Анатолия из организаторов концерта. И остался папик не у дел. Естественно, что вся эта петрушка отразилась и на нас. Как протеже опального Анатолия, мы тоже отстранены от участия в действе. Короче, труба!