Ничего кроме правды
Шрифт:
По выходным я нёсся, по уши затраханный, выступать с моими двадцатью пятью группами: Mayfair, Urvogel, Dacapo, Aorta. До рассвета мы играли хиты из Топ-100: «Mississippi» Pussy Cat, Tony Christie с его «Is This Way to Amarillo?», в придачу к Smokie и Hot Chokolate. Я был столь же популярен, как Марианна Розенберг: хоть я и не выглядел, как она, но благодаря моему высокому голосу всё повторялось так: «Это может спеть только один человек, Дитер, теперь твоя очередь!» В качестве небольшой мотивационной опоры я получал 5 яблочных зёрнышек, которые мои слушатели кидали на мою шарманку, а потом следовал приказ: «Давай! Мы хотим услышать «Я такой же, как ты», сейчас же!». За выступление выходило 200 марок, иногда за выходные приходилось выступать по 3 раза. Я купил себе «Гольф» горчичного цвета, тогдашний писк моды. К тому
В понедельник в 8 утра я снова сидел на лекции по статистике или высшей математике, в которой ни один человек никогда ничего не понимал, семестр был провален на 70 %. Но меня гнал вперёд страх, что мои старики на следующий день отправятся к Господу Богу играть на арфе, потому что они вкалывали, как ненормальные, не следя за собственным здоровьем. Мой отец уж пережил инфаркт, а мама постоянно лежала в клинике со своим кровообращением. Ни одного дня, когда у неё не кружилась бы голова. Она выглядела совершенно истощённой, весила всего–навсего 48 килограммов.
Я сразу понял, что у меня тоже ничего нет, не было больше и ежемесячной поддержки из Ольденбурга. Поэтому я вкалывал, как идиот, и учился каждую свободную минуту. Это ещё сильнее ухудшало и без того напряжённые отношения между мной и Энрике. Но я не понимал, что на кону стояли наши взаимоотношения.
Всего лишь три семестра спустя я закончил предварительное исследование и приступил к основному курсу и написанию дипломной работы: " Экономические методы и их применение в основах бухгалтерского учёта». Кроме того, я преследовал истинную цель моей жизни — стать музыкантом. Как ненормальный сочинял я песни и создавал демо. Всё происходило так: я брал телефонный справочник и отбивал такт по кухонному столу. При этом я включал четырёхступенчатый звукозаписывающий аппарат — так я создавал «базу», делал первый шаг. Потом я наслаивал моё пение, звуки моей шарманки и гитары. Всё это в виде кассеты я посылал в почтовом конверте в Гамбург, на Галлерштрассе 40. «Там находится музыкальное издательство» — как объяснил мне один из университетских товарищей, проходивший практику в издательстве — «можешь посылать туда свои кассеты». Уж он–то разбирался в этом. Четыре дня спустя конверты с убийственной точностью приходили назад с пометкой: «Благодарим за Вашу посылку. К сожалению, в настоящее время издание Ваших песен не представляется возможным».
Конечно же, мне было ясно, что они имели ввиду: «Понятия не имеем, куда бы мы могли деть этот мусор». Таким образом, я оставался единственным, кто знал, что мои песни так же хороши, как супер–хиты «Mammy Blue» Pop Tops и «Едет поезд в никуда» Кристиана Андерса. В то время они возглавляли чарты.
Конец моей великой любви
Я жил в моём собственном мире, зацикленный на моих собственных целях. И вдруг раздался удар грома: Энрике ждала ребёнка. Я, идиот, нарушил своё золотое королевское правило — всегда быть очень осторожным, в нужный момент задержать дыхание и решить какую–нибудь арифметическую задачу. Я хотел ребёнка. Энрике не хотела. «Помоги мне, Дитер» — требовала она. Я говорил: «Нет!». Однажды утром на нашем кухонном столе, за которым я отбивал такт и работал над карьерой, оказался листок. Там стояло: «Уехала в Голландию».
Я был бесконечно зол, глубоко задет, думал лишь: «Эй, да не может быть, чтобы она тебя любила, она даже не хочет ребёнка от тебя». Вместо того чтобы думать о ней, заботиться о ней, горевать, я только думал: «Ах ты, бедняга, тебя отвергли». Так я реагировал. Я ничего не понял, был занят всё время только собой. Я совершенно сходил с ума, вёл себя с ней отвратительно, так что однажды ей пришлось собрать вещички. «Пока, Дитер, поищи себе новую квартиру!» — сделала она вывод. Сегодня я понимаю, что Энрике приняла верное решение. Я сам был ещё ребёнком, а с малышом было бы совсем тяжко. В отличие от меня, она это ясно понимала. И сейчас, 30 лет спустя, я хочу ей сказать: Энрике, прости меня за то, что я был так слеп.
Это было тогда для меня как самая настоящая пропасть, и я упал на самое дно. Сильнее всего мне хотелось броситься вниз с Гёттингенской колокольни. Я снова и снова звонил ей, умоляя: «Позволь мне вернуться!» Я потерял женщину своей мечты.
Время лечит все раны,
Без Энрике все мои страхи перед жизнью и существованием постучали в мою дверь: «Привет, Дитер, мы снова здесь!» Каждый день я таскался в университет, в столовой запихивал в себя что–нибудь из еды. Я воздерживался от картофельного салата и рыбы в тесте, которые обожал всю мою жизнь. Вместо этого я брал капусту с варёным картофелем и бобами, потому что это стоило на 50 пфеннигов дешевле. И в полпервого я снова торговался мысленно сам с собой, что мне съесть через полчаса. И всё–таки снова останавливался на капусте. Я пытался обрести любой ценой уверенность в материальном благополучии. Когда я в воскресенье вечером возвращался от моих родителей из Ольденбурга, это выглядело не так, будто я еду в Гёттинген, а так, будто мне предстоит поселиться в Сахаре: я буквально опустошал мамин холодильник, вёз с собой тонны запасов жратвы. Ничего не пропадало, всё скапливалось в моей кухне и упорно уничтожалось. До той поры, как я вонзил зубы в копчёного цыплёнка, который был уже слишком стар, чтобы его есть, с которым я, однако, не решался расстаться из экономии. Два дня я пролежал в постели, пока не выдавил старого петушка на свободу. «Ты не имеешь права быть таким скупым, Дитер!» Несмотря ни на что я сэкономил на еде за время моей учёбы 70 000 марок.
Аннегрет
Утешение я нашёл в объятиях красивейшей женщины Ольденбурга — Аннегрет. Как секретарша она печатала со скоростью 5 знаков в минуту, но в тот век скоросшивателей и катушек скотча это не слишком бросалось в глаза. При виде её у мужчин всё равно возникала лишь одна мысль: «Дай мне побыть твоим дыроколом!» Наши взгляды пересеклись в один из выходных дней на дискотеке, тогда как её жених сидел подле неё и даже не догадывался, что пробил его последний час. Когда Аннегрет встала и направилась в уборную, чтобы нарисовать себе губы, она была сражена наповал: «Скажи–ка, не хочешь ли ты быть моей подружкой?», спросил я нахально. Эффект оказался таким, что она бросила все свои дела и перебралась ко мне в Гёттинген.
Собственно говоря, я должен был быть доволен. Аннегрет была хорошей партией, денег у неё было не меряно. 3000 марок в месяц, мне это казалось огромным состоянием. И, несмотря на это, у нас обнаружилась неожиданная проблема — секс. Анегрет всегда хотела, Аннегрет всегда могла. Меня это не устраивало. Я всё ещё был привязан к Энрике. Когда мы лежали в постели, я думал только о ней. Фотографии Энрике на всех полках и стенах, связанные ею салфеточки, целое собрание 8-миллиметровой эротики, которое мы успели наснимать — вся моя квартира была триптихом, посвящённым Энрике.
«Я хочу, чтобы ты выбросил это барахло," — бушевала Аннегрет — «и поскорее!»
Я не хотел ссориться, мне нужен был покой. Я предпочитал спокойно в тишине тайком мечтать о Энрике. «О'кей, о'кей, не волнуйся, Аннегрет, я всё это сожгу!», сказал я и запихал всё барахло под диван.
Как–то раз Аннегрет вытирала пыль: тут и там, и, поскольку она была чистюлей, к сожалению даже под диваном. Финал эпизода — так же быстро, как она ко мне приехала, Аннегрет испарилась в Ольденбурге.
2 ГЛАВА
Посудомойки и носители париков или как я делал карьеру
После Аннегрет была Эрика Зауерланд. Точнее говоря, Эрика Вильма Эмма Фрида Зауерланд. Ничего, кисловато. Вообще, Эрика была похожа на Дженифер Лопес. В том смысле, что на задницы обеим можно ставить бокалы для ликёра.
С Эрикой я познакомился так же, как и с Аннегрет, на дискотеке, в клубе Гёттингенского афро–азиатского общежития, который студенты между собой ласково именовали «обезьянником». В противоположность всяким там супер–пупер заведеньицам города, в которых уже тогда, в 1974, стакан Колы стоил 8 марок, здесь можно было оттянуться за небольшие деньги. Об этом я узнал от моих однокурсников. Собственно говоря, я договорился встретиться с другой девушкой в другом клубе. Но так как я пришёл несколько раньше и не хотел зря торчать у входа, то решил воспользоваться случаем и заглянуть в «обезьянник».