Ничего не бойся
Шрифт:
– Вон там, слева, на холме, среди деревьев. Его почти не видно, так как он давно уже развалился, но часть стены и южную башню можно разглядеть над листьями. Видите?
Действительно, среди вековых лип и вязов можно было разглядеть шпиль башни и зубцы стен.
– Ему, наверное, много лет?
– Да уж больше, чем мне и вам! – захохотал Даниель-Мари, но, спохватившись неуместности смеха, пояснил уже серьёзно: – Он был построен в тысяча четыреста… Забыл… Месье Легран мне говорил… В общем, давно. Во времена революции он уже стоял пустым, ну а сейчас и совсем развалился. Но мы уже почти приехали!
Чуть впереди и справа Филипп увидел поместье. Главный дом, ещё один для слуг и конюшня были
Покачиваясь на ухабах, машина въехала в распахнутые ещё в незапамятные времена кованые ворота. Их низ врос в землю, одна из створок покосилась и держалась только на нижней петле. Двор был неухожен, без какого-либо порядка росло несколько лип и старый, толстый у основания дуб. Возле дуба был древний колодец, сложенный из камня и сверху накрытый чёрным от времени деревянным щитом, на котором стояло ведро, привязанное к дереву длинной верёвкой. Конюшня имела вид запустелый, маленькие оконные проёмы вдоль стены были пусты, старинные металлические петли на входе одиноко торчали из стен, ворота, видимо, давно сгнили. Маленький одноэтажный флигель был жилой, окна были застеклены, и на двух висели занавески. Главный дом стоял чуть в глубине двора, большой и мрачный. Крыша была покрыта почерневшей от пролитых дождей черепицей, почти все окна второго этажа оказались закрыты серыми деревянными ставнями, только три окна были открыты. Окна первого этажа сквозь пыльные стекла смотрели на мир внутренней чернотой. Часть фасада и вся западная сторона поросли диким плющом.
– Пойдёмте, – пригласил Даниель-Мари Филиппа, беря его саквояж из багажника. – Вас ждут.
Они поднялись на высокое каменное крыльцо, водитель позвонил в колокольчик, висящий возле двери, открыл дверь и протянул саквояж клерку.
– Входите, – жестом показал он в темноту проёма. – К вам выйдут. А мне туда нельзя – такие правила. Если захотите поговорить с умным человеком, заходите! Я живу во флигеле.
Забрав вещи, Филипп вошёл в дом, дверь за ним закрылась. Он оказался в тёмном холле. Из маленького круглого окошка над дверью в помещение попадало немного света, в котором ему удалось разглядеть стул у стены. Внутри дома было не слышно ни звука. Пауза затягивалась. Тогда Филипп, раздражённый отсутствием гостеприимности, решил пойти поискать жильцов.
– Эй, есть кто-нибудь? – крикнул он, открыв дверь из холла.
Ответом ему была тишина. Вдруг где-то далеко послышался шорох, потом заскрипели половицы и кто-то кашлянул. Шаги приближались, наконец вдали коридора появились пляшущие отблески пламени свечи. Они становились ярче, и вскоре из-за угла вышла женщина лет пятидесяти, держащая в одной руке огарок свечи, а в другой кувшин. Одета она была в коричневое платье с белым передником, на голове был повязан чепчик.
– Великодушно просим нас извинить, – сказала она. – Мы с мужем убирались в подвале и не слышали, как вы пришли. Я говорю ему: «Колокольчик звенит», а он мне: «Ничего подобного». Я ему говорю: «Кричит кто-то», а он мне: «Мыши пищат». Но я всё равно проверить решила. И вот, вы тут!
– Меня зовут Филипп де Пентьевр, я служу в банке…
– Знаем, знаем! – Женщина не дала ему договорить. – Мы вас с самого утра ждали. Прошу вас, месье, проходите за мной.
Она прошла мимо и направилась в правое крыло; проходя мимо одной из дверей, остановилась, задумавшись.
– Вы, наверное, устали с дороги?
– Немного… Мне бы умыться да положить куда-нибудь вещи.
Женщина, ещё немного поразмыслив, открыла дверь и вошла в большую комнату, посередине которой стоял большой стол, по бокам которого были деревянные стулья, а во главе – большое кресло с прямой спинкой,
– Это столовая, проходите, присаживайтесь. Подождите моего мужа, я сейчас его позову.
С этими словами женщина, поставив на стол кувшин, вышла, унеся с собой свечу. Филипп нерешительно прошёлся по комнате, подошёл к столу и отодвинул стул. Вначале хотел сесть сам, но вовремя провёл по спинке пальцем – он стал чёрным. Тогда он, нагнувшись, подул, с сиденья поднялось целое облако пыли. Чихнув, Филипп поставил на стул саквояж. Минут десять он, заложив руки за спину, прохаживался вдоль стен, пытаясь рассмотреть творения древних живописцев, а в том, что этим полотнам несколько сот лет, у него, немного разбирающегося в живописи, сомнений не возникало. Наконец, в коридоре послышались голоса, и в столовую зашёл мужчина в старомодном, полинялом сюртуке и знакомая уже женщина.
– Здравствуйте, месье де Пентьевр! – Мужчина поклонился. – Меня зовут Бернар Легран, а это моя супруга Изабель. Приносим свои извинения, что вам пришлось подождать, но сейчас Изабель проводит вас в вашу комнату, там можно умыться и привести себя в порядок, а потом мы будем ждать вас здесь. Будем обедать.
Комната, отведённая Филиппу, располагалась на втором этаже, и судя по всему, именно на её окнах и были открыты ставни. Посередине стояла большая кровать с тремя пирамидой положенными подушками. У противоположной стены стоял столик, на котором расположились медный таз и кувшин.
– У нас всё по старинке, – извинилась хозяйка. – Водопровода нет. Электричество тоже не провели. Нам с мужем много не надо, но вы можете испытать определённое неудобство. Таз для умывания на столе, ночная ваза рядом с кроватью.
– Ночная ваза? – не поверил своим ушам Филипп.
– Ну, конечно! Не хотите же вы во двор бегать! Приводите себя в порядок и приходите в столовую. Минут через пятнадцать я накрою на стол. Любите луковый суп?
– Люблю, – кивнул Филипп.
– Ну, вот и хорошо! – обрадовалась она.
Минут через двадцать, умывшись из тазика и причесавшись, постояв в задумчивости перед ночной вазой, Филипп спустился в столовую. Шторы были раздвинуты, и она приобрела более уютный вид, чем когда он увидел её первый раз. Стены были обиты синими шёлковыми обоями, правда, уже заметно полинялыми и местами со следами потёков. Потолок из тёмного дерева был разделён на квадраты большими поперечными балками, украшенными резьбой.
В столовой уже сидел на диване месье Бернар. При виде банковского служащего он встал.
– Прошу вас, месье… – Он показал на накрытый скатертью стол, на дальнем от трона краю которого было поставлено три прибора и большая серебряная супница посередине.
Место Филиппа располагалось таким образом, что окна оказывались за спиной, а на стене перед глазами висели портреты. На одном, который посередине, была изображена совсем юная девушка, с прямым носом, тонкими губами и сложной причёской на голове, в изящно изогнутой руке она держала красную розу. Слева от неё был портрет дамы лет двадцати-тридцати – точнее не скажешь. А справа – небрежно облокотившегося рукой о спинку трона, очень похожего на тот, который сейчас стоял в столовой, властного старика в горностаевой накидке и короне. Все изображённые персоны вид имели неестественный, отдалённо напоминающий живых людей, что, впрочем, характерно для древней живописи. «Кажется, век семнадцатый», – подумал Филипп. Он с любопытством посмотрел на трон во главе стола, а потом с опаской перевёл взгляд на стул, памятуя об облаке пыли.