Ничего неизменного
Шрифт:
Заноза поднял голову. Взгляд его просветлел. Это точно не было связано ни с Эшивой, ни с прогрессом в создании новых звукозаписывающих устройств.
— Так ты хочешь сказать, Лэа вернется к Мартину потому, что он теперь живет у меня?
— Что у тебя в голове? — безнадежно спросил Хасан.
Но, если подумать…
если, храни Аллах, понять ход мыслей Занозы,
…то получалось, что именно об этом он и сказал.
Принцесса Лэа ушла в Алаатир, чтобы уберечь мужа и сохранить семью, однако не только не достигла цели, но и получила прямо противоположный результат. Получается, что уходить не имело смысла. Значит,
Это еще хуже, чем идеализировать женщин. Но пусть уж лучше он верит, в здравый смысл, чем винит себя в развале чужой семьи.
Глава 24
Именем самого себя заклясть.
Оберег ли, печать ли для демона?
Не сразу, но все же меняю масть,
Все реже пытаясь делить себя на
Личности, грани, маски... достали.
Накопилась усталость.
Меняюсь, раз не сладилось.
Лэа сказала, что не вернется, и почему-то стало легче. Определенность. Видимо, в ней все дело. Лэа права, он не любил решать, а, может, и не умел.
Но Мартин хотел, чтобы она вернулась. То есть, нет… наверное, не так. Он хотел, чтобы стало как раньше. А как раньше стать не могло. Оказалось, что жизнь похожа на стекло, если она разбивается, то склеить так, чтоб не осталось трещин, уже нельзя. Мастер-вещник мог бы, но Мартин не был вещником, он был драконом и принцем великого клана…
Вот в чем дело.
Он очень хотел, чтобы стало как раньше, потому что раньше была жизнь, а сейчас — только осколки стекла. Но хотел ли он снова быть несвободным? Быть только человеком? Мартином Соколовым?
Штезаль, Заноза даже это перевернул, даже его имя.
Мартин теперь думал о себе, как о Фальконе. И в Москве, в офисе, на обращение «капитан Соколов» реагировал с таким запозданием, что сам себя на месте шефа отправил бы на серьезную проверку к серьезным врачам. Пожалуй, уже к психиатрам, а не к психологам. Но он пока еще не начал думать о себе, как о Нейде Алакране. И он все еще не превратился в чудовище, и никого не убил, даже Виолет не обижал.
Правда, он ее за прошедшие пять ночей и не видел.
Ему было так плохо без Лэа, что хотелось напиться, плакать или ругаться самыми страшными проклятиями на карианском. Мартин ругался. Мартин пил. Но напиться не получалось — не было времени. И еще… он не знал, будет ли с Лэа лучше.
Было. Да. Несомненно. Было хорошо. И тем тоскливей, тем больнее сейчас вспоминать об этом. Но будет ли? Теперь. Когда есть с чем сравнить.
Заноза развил бурную деятельность — еще более бурную, чем в те трое суток, что прошли до попытки поговорить с Лэа — и уже на следующую ночь Мартин получил в свое распоряжение чердак жилой части мельницы. Внизу, в подвале, он занимал «дневку», убежище, созданное на тот случай, если упырю придется остаться на Тарвуде после рассвета. Подходящее место, чтобы выспаться, но малопригодное для жизни. А на чердак Заноза притащил откуда-то — Мигель, наверняка, знал, откуда — мебель, словно сошедшую со страниц пиратских романов. И теперь у Мартина была своя собственная капитанская каюта. Прямо на мостике — ну, а чем еще считать самую высокую часть мельницы?
Два из трех окон выходили на широкую реку над запрудой, и неумолчный плеск воды, солнечные и лунные блики, отражение облаков и звезд — все создавало иллюзию,
На лесную опушку не выходило ни одного окна. Мельница смотрела туда глухой стеной. В прозрачных сосняках, растущих за заливными лугами, Заноза иногда собирал для Бераны фиалки. Отсутствие окон с лесной стороны мельницы говорило, что упырь прекрасно знает о том, что это за сосняки, о том, почему там нельзя собирать цветы, и о том, что к ним, вообще, лучше не приближаться. Кто-то просто не может без подвигов. Хотя бы идиотских.
Мартин думал об этом, и о том, что он теперь тоже может, если захочет, сделать что-нибудь идиотское, но героическое. Еще он думал, как покажет чердак Лэа, ей должно было понравиться. И вспоминал, что Лэа никогда сюда не придет… вспоминал, почему сам оказался здесь. А Заноза сбивал его с этих мыслей просьбой помочь на лесопилке, и думать снова становилось некогда.
— А мы демонопоклонника поймали, — сообщил Заноза, когда очередная трудовая ночь подошла к концу. — Скрипача. Есть в скрипачах что-то такое, я тебе скажу… не зря про них столько легенд, и все демонические.
Короткая передышка, последние полчаса до рассвета. Время покурить, допить припасенную на ночь кровь и поговорить... да вот, хотя бы о демонах. Теперь говорить можно обо всем, не нужно следить за тем, чтоб быть человеком. А потом Заноза отправится в ночь Алаатира, а Мартин — в утро Тарвуда. Нужно будет встретить возчиков, которые приедут за очередной партией стройматериалов, убедить вдову Мазальскую в том, что он не хочет, и не будет завтракать, поспать хотя бы часа четыре, и уходить в Москву.
Что бы ни случилось, как бы мало ни осталось в нем человеческого, отказываться от той жизни Мартин не собирался. Ему нравилось быть капитаном Соколовым. Теперь, когда это стало игрой, а не обязанностью — нравилось по-настоящему.
— Это все скрипки, — объяснил он Занозе, — хорошие скрипки полны волшебства. К тому же, на них сложно играть, нужен идеальный слух, и музыку портит малейшая ошибка. Ваш скрипач душу кому-то продал или просто Люциферу поклонялся?
— Стали бы мы его ловить, если б он был обычным сатанистом! Но душу он тоже не продавал, он такую сделку заключил… бездушную. Демон дал ему на время возможность зачаровывать, а за сотню зачарованных обещал, что его сценарий понравится кому-нибудь из культовых режиссеров.
— Режиссеров? — Мартин не понял. Речь все еще шла о скрипаче? — Дирижеров, может быть?
Но тогда при чем тут сценарий?
— Чува-ак, ты забыл, что такое Алаатир? В этом городе попасть в кинобизнес не мечтают только мертвые. Да и то… за всех я не поручусь. Этот парень писал сценарии. Ну, и на скрипке играл. И вот, сделку с демоном заключил. А чары решил использовать во время гастролей одного русского, типа, тот приедет и уедет, никто ничего и не поймет. Сто человек — это немного. За один раз всех и обработал. На фигню всякую чаровал — с соседями поссориться, в витрину кирпичом кинуть, копам нахамить, из магазина что-нибудь стырить. Ну, реально, мелочи.