Ничего страшного

Сенчин Роман Валерьевич

– Да как...
– пожала плечами.
– Работаю, сыну скоро четыре...

– У тебя сын?
– обрадовалась и удивилась Маринка.
– Молоде-ец! Как зовут?

– Павлик.

– Четыре года - самый прекрасный возраст. Дети лет до шести подарок...

– Хм. А потом?

– Потом другое... Моей-то принцессе десять. Я ее и дочерью уже не считаю. То ли сестра, то ли подружка...

Теперь удивилась Ирина:

– Дочь... Даже и не думала, что у тебя...
– Она чуть было не сказала "могут быть дети", но в последний момент выразилась мягче: - Дочка есть.

–

Как же, десять лет вот-вот. В июле исполнится... Только тогда оклемалась немного после аварии, и живот обозначился. Феликс оставил память...
– В Маринкином курлыканье послышалась грусть.
– Да-а, потрепыхалась я тогда. С матерью у меня ведь лет с пятнадцати отношений почти не было, у Феликса жили. А тут его родственнички еще до похорон все мои вещи выкинули. Прямо на свалку, говорят, вынесли... Мать ко мне один раз только приходила в больницу. "Что, дошлялась?" - и вышла сразу. Даже в тот момент не простила. Да я и сама, Ириш, виновата - доводила ее, дура, постоянно... Тетке по отцу спасибо. Сидела со мной, кормила. После отца я у нее одна из родни осталась. Отец ведь мой тоже в аварии погиб, я еще маленькой была совсем. Да-а, судьба вот...

По привычке, наверное, Маринка шла быстро, далеко вперед выбрасывая прямые от бедра ноги; каблучки резко и громко стучали по асфальту, точно торопили, задавали ритм. Ирина еле успевала за ней, путаясь в полах своего плаща, не думая, куда и зачем идет вместе с этой чужой, почти и незнакомой женщиной. Зачем слушает ее курлыканье.

– Тетка меня и после больницы к себе взяла. Хотя... У них с мужем избенка трехоконная на болоте, он - алкаш конченый... А тут еще, представь, беременная. Ни работы, ни жилья, ни вещей никаких. Постоянно таблетки, на ноге этот аппарат Елизарова. Боли знаешь какие были!.. Мне еще в больнице посоветовали аборт сделать. Предупредили, что или сама загнусь, или ребенок будет неполноценный. Одно из двух, а скорей всего, и то и другое...

– Да уж, - отозвалась Ирина, чувствуя сострадание, обычное сострадание, какое испытывала всегда, когда слышала подобные истории.
– И как, решилась?

– А что делать... Тем более я так тогда Феликса ведь любила... Главное не родить было, а выносить хотя бы до семи месяцев. Потом кесарево сечение там... Ну, понимаешь... Но нормально в итоге все получилось. Все-таки семнадцать лет - как на собаке зажило. Аппарат только сняли, и снова стала летать... Однажды иду, останавливаются "Жигули". Выскакивает Миха, феликсовский дружок. Он старше его, они вместе в кэпэзэ как-то сидели, потом иногда встречались... Ну, разговорились, он, оказывается, на феликсовских похоронах был, рассказал, как там было... Я ему о своем рассказала. Он меня, в общем, в кафе пригласил, посидели...

Как-то быстро и незаметно оказались в центре. Возле "Ватерлоо" редкое теперь для города оживление - милиционеры устанавливают ограждения перед ступенями, рядом кучкуется народ, разматывают кабели телевизионщики...

– А-а, сегодня же открытие!
– воскликнула вдруг Маринка радостно, почти счастливо.

Ирина не поняла:

– Какое открытие?

– Да вот казино открывается наконец-то. В шесть.
– Она вскинула

руку, глянула на крохотные золотые, кажется, часики.
– Через... почти через три часа. Может, посмотрим? Салют, я читала, будет, и вход свободный.

– Нет-нет, извини!
– поспешно, испуганно ответила Ирина.
– Сына из садика надо забрать. Мама сегодня допоздна работает...
– Но в душе против воли уже боролась между тем, чтоб ехать домой и остаться.

– А у вас в садике дежурная группа есть?

– Дежурная?..

– Ну, ночная?

– М-м, вроде да. Но я не знаю, никогда не оставляли.

– Один-то раз можно, наверно...

Они также быстро шли дальше. Ирина молчала. Чего-то ждала. А бывшая одноклассница, будто забыв про "Ватерлоо", курлыкала дальше, мгновенно меняя интонацию с радостной на печальную:

– В общем, Ир, взял он меня к себе. Миха. Я согласилась, конечно. А что оставалось?.. Да и само собой так получилось. У него квартира была двухкомнатная, своя, и я как вдова друга поселилась. А потом и спать стали... В-вот... Миха уже тогда делами серьезными занимался... Это ведь в девяносто втором было, рынки только начались, и сразу эти рэкетиры бесбашенные появились, а Миха торгашей охранял. Неофициально, конечно... У него бригада была, брали кое-какой налог с каждого контейнера, с палаток, а те зато жили спокойно. Ну, крыша, в общем... Три года почти мы с ним прожили. Как супруги.
– Маринка невесело улыбнулась.
– Все было отлично... Отлично... Он быстро раскручивался. Бензин продавал, сигареты. Пивзавод хотел приватизировать. Из-за него, наверно, и застрелили...

– Застрелили?
– переспросила Ирина и почувствовала себя персонажем какой-то криминальной передачи; даже поозиралась - не следят ли, не снимают ли их на камеру...

– В девяносто пятом... перед самым Новым годом...
– Маринка говорила с трудом и шаг сбавила.
– Врагов-то у него хоть отбавляй было... конкурентов то есть... Был бы он жив сейчас, всех бы здесь шеренгами строил... Может, зайдем?
– вдруг оживилась она, кивнула в сторону бара "Корона", - по коктейльчику выпьем? И позвоним заодно.

"Куда позвоним?" - хотела спросить Ирина, а вместо этого послушно и молча повернула вслед за Маринкой к "Короне".

Они обогнули стоящую у входа черную иномарку. Обернувшись, Ирина увидела Дмитрия Павловича Стахеева. Он вслед за кем-то забирался в машину... Мягко хлопнула дверца, и машина побежала по улице...

– На таком "БМВ" тоже бы сейчас рассекал, - как-то злобно кивнула вслед ей Маринка.
– Да кого... Миха себе такую б пригнал - все бы попадали.

Ирина, усмехнувшись, кивнула.

Вошли в бар, сели за столик, освещенный толстой, под стеклянным колпаком, свечой. Маринка тут же поманила юношу в белой рубашке жестом хозяйки. Тот, подхватив со стойки папочку, подошел.

– Меню, пожалуйста.

– Две "Отвертки", - ответила Маринка, перекладывая папочку на край стола, - и телефон.

Юноша удалился. Маринка достала из сумочки сигареты "Кэмэл", зажигалку.

– Ты номер садика помнишь?

– Тридцать шестой.