Ничего святого
Шрифт:
и о педагоге, и о терапевте.
Зачем тебе жалкие нищие эти?
Мужчина — лишь тот, кто жирует на нефти.
Теперь, когда жарко и можно раздеться,
и бюст твой природой не обезображен —
оставь идеалы счастливого детства
и сердце разбей повелителю скважин.
Он сытый, довольный, удачливый, первый,
но плохо — как все — разбирается в бабах.
А ты его яйца подвесишь за нервы
и так отомстишь за всех сирых и слабых.
(монолог
Я — мужчина с животом
и разболтанным болтом,
чисто выбрит и одет
и обедаю в обед.
На работе я хорош —
но никто меня ни в грош,
потому что карьеристы,
гады, на руку нечисты...
По субботам пью бальзам,
склонен к склокам и слезам,
обожаю оперетту…
Сигарету? Что вы, нету —
счас пойду спрошу у мамы,
вместе с мамой два ума мы...
Зато я
ссу стоя.
(от сумы до тюрьмы)
Любил поэзию министр —
от од и до изящных стансов,
он пел красоты астр и истр,
но не учёл расклад финансов.
И вот в застенке стихотворец —
он жертвой пал силовиков,
не дружат с ним ни Юнна Мориц.
Ни-ни — Никита Михалков.
Но пожалел его Иртеньев,
порвал Орлуша фельетон,
и сонм иных, поменьше геньев
сменили стон на мягкий тон —
Ах, не срифмует, мол, он боле
Роснефть с Башнефтью в бодрый ямб...
Но шансы есть расцвесть в неволе —
к нему негаданно, как Трамп,
Проникнет муза в мрак кутузки —
вся в белом, с песнями, с вином,
и станет он великим русским
поэтом, а не клоуном.
(время пришло)
Пора бы Америке дать окорот —
Кидающей камни в чужой огород,
Кладущей набухшее вето
На подвиги воинов света.
Пусть сдаст мировые ключи и печать.
Пора с гегемонией этой кончать!
И не под пендосской нагрузкой
мир должен страдать, а под русской!
(стиль)
Пичалька, брат. Не до утех.
Не то что у блядей — у тех,
что гнусно пляшут на костях
при всех богах, при всех властях.
Сегодня чёрен мой айпад —
в нём готик-рок, печаль, распад,
и чудотворный лик вождя,
что смотрит, словно бы стыдя
За грех, за войны на планете...
Мерцают свечи, в кабинете —
коньяк, сигара, сыр дорблю…
скорблю
(письмо в редакцию)
Наши
взяли логово с криком «ура!»
Потому что была дисциплина.
Дисциплина, блять, и муштра.
В шесть утра коллектив на зарядке,
в десять вечера — общий отбой.
И бежали враги без оглядки,
изумлённые этой судьбой.
Но зато шли сигналы с орбиты,
и сорбиты химичил Минздрав.
И по тем временам не скорби ты —
Все работали, планки задрав.
Да, мы ссали, и да — перегибы
отмечались в отдельных местах,
но Божене прислали с ноги бы
и сгноили бы тётку в «Крестах».
А сейчас нам такое слабо, да?
Пусть глумится и бесится тролль?
Человеку нужна не свобода,
А контроль и ещё раз контроль.
(к ежегодному приёму «Эха Москвы»)
Всю ночь мне снились конченные мрази:
они несли проплаченную чушь,
и ненависть шипела в каждой фразе,
и смысл их был невыносимо чуж.
Поверить им — так Ленин был шпионом,
а Сталин ел за ужином детей,
и все мерзавцы в списке санкционном,
и врёт большой концерн Алмаз-Антей.
И Бильдербергский клуб не строит козни,
и не проплачен хунтой Диссернет,
и типа что не рептилоид Познер,
и даже, боже мой, что Бога нет.
Кошмар! Кошмар!
А знают ли в Минздраве,
как нас враги во сне достать смогли?
А если завтра нас достанут в яви?
А там и вовсе выживут с земли?
Нет, скрепы наши неприкосновенны —
мы с ними, если надо, ляжем в гроб.
Пойду найду, где спрятаны антенны,
с которых шлёт сигналы русофоб.
(об акционизме)
Когда Иисус придёт в Россию
пенять народу за грехи,
за жлобство и педерастию,
за то, что к истине глухи —
Его я встречу на вокзале
и как заеду кулаком!!!
А чтоб менты не повязали —
переоденусь казаком.
(миллионы доносов)
Когда-то я был пионером
и верил в дело Ильича,
учился правильным манерам,
на всех товарищей стуча.
Я и теперь найду иуду
и засажу его в тюрьму.
Стучал, стучу и дальше буду —
у нас всегда тут есть кому.
(на выставке фотографий)
Пошёл в музей в субботу с пацанами,
хотел себе поднять культур-мультур.
В большом долгу искусство перед нами,
бойцами государевых структур.
А там, в музее, признаки инцеста,
там девочки на фотках голышом.