Ничего святого
Шрифт:
Где на зарядку становись,
и на гора, и за три года,
где шире дали — только высь
и люди не, а для народа,
Где каждый, если что, солдат
и санитарка-звать-Тамарка,
и на войну — как на парад,
одетый скромно и немарко,
Где всё давалось задарма —
советы, пайка, оплеуха,
где вечно горе от ума,
а благодать — от силы духа.
(праздник)
Мужчина бегал по квартире,
крича —
Вот наши нам-то подфартили,
Вот, брат, какая тема, брат!
Аж прямо всё клокочет в горле,
и рвётся ввысь благая весть —
вот мы пендосам нос утёрли!
Мы показали, кто мы есть!
Отжали Крым у них, отжали! —
И счастье искрами из глаз...
Вот так прильнуть к своей державе —
да много ль поводов у нас?
(тюремный романс)
Вот перепилим мы решётку
и будем баб, икру и водку —
Сергей, Семён, Тимур, Вован,
Абдурахман, Абрам, Иван —
мы пилим ночью, втихаря,
совместным пламенем горя,
посменно, резво, вжик-вжик-вжик,
свобода ждёт, не спи, мужик!
Но днём пошёл базар про Крым —
и всё, погибель семерым...
Крым наш, не наш, Обама гад!
Не сложишь в хате баррикад,
но есть литые кулаки,
и перья острые легки,
и на побег уж нету сил —
хозяин, правь, ты победил...
(турист)
Ну, видел я их чистенькие штрассе,
их сраные палаццо и Версаль,
и даже пару раз сказал «фигассе»
на ихнем тарабарском — колоссаль!
Ну, старички развратно моложавы,
ну, дети жгут, на нравы положив.
Какой прикол у эдакой державы?
Где миссия? Где пламенный порыв?
У нас не то — у нас как встанем строем,
как всех порвём за свой братанский флаг!
У нас любой становится героем,
а нет войны — так запил и размяк…
(курортный романс)
Кримеа, этот твой язык...
он мой, он был моим всегда,
холмы нежны — я к ним привык,
меж них забуду холода.
В объятьях крепких обретёшь
достаток, счастье и покой.
Тебе другие шепчут ложь,
но я, Кримеа, не такой.
Уже готов, напрягшись весь,
проникнуть в щель, что так узка.
Расслабься и не куролесь,
Кримеа, я ввожу войска.
(жжение глаголом)
Я говорю от имени народа,
я это право честно заслужил,
когда ступал в огонь, не зная брода,
и плавил сыр, и сети плёл из жил,
Когда я брал с ура автобус зимний,
и ел комкастый вязкий
и пел наш гимн, что многих гимнов гимней,
и знал, что значат ГЭС, и ГУМ, и ЦУП.
Я пережил и браки, и разводы,
я натурально пил денатурат —
я даже видел, как отходят воды,
когда идёт по улицам парад.
Я здесь впитал все соки и миазмы,
взамен навыделяв своих флюид.
Я — не комок безликой протоплазмы,
я — ветеран, борец и индивид!
И я скажу простым стихом поэта —
никто не поколеблет наших свай!
Не нужно нам вот это и вот это,
а это нам — наоборот — давай.
(территориальная целостность)
Я долго жил, и нынче я велик —
я сам себя из малого воздвиг!
Вот голова, вот жопа, вот живот,
вот ввод еды, а тут вот — вывод вод.
Я прирастал в процессе бытия,
и кое-что снаружи — это я,
и бородавка, и другой нарост —
мой бастион, мой болевой форпост.
И всё, что в недрах, глубоко внутри,
родное всё — огнём оно гори,
или напротив, похую мороз —
всё близко мне, всё — милое до слёз!
Я — совершенство, чистый идеал,
в покое бел, а при обиде — ал,
любой поймёт, моё единство мня,
как мне важна любая часть меня,
И только враг, что где-то там, вовне,
стремится к уменьшению во мне.
Уж он и скальпель взял, и дал наркоз…
Аппендикс? Язва? Может быть — фимоз????
Хирурги, отвалите бога ради —
умру, но не отдам себя ни пяди!
(гордость)
Я был особенный ребёнок,
хоть не просился на горшок —
зато был голос очень звонок,
зато ядрён был запашок.
Потом, уже в начальных классах,
я удивлял учителей —
мне равных не было в гримасах
и разноцветности соплей.
Затем я сделался подросток —
и начались прыщи и храп,
и становился перец жёсток
при виде даже страшных баб.
И пусть я не учился в вузах,
зато я встретился с судьбой
в больших фланелевых рейтузах
и в майке бледно-голубой...
Болел ветрянкою и корью...
Да, я не гений и не лорд,
но помню я свою исторью,
и очень ею, очень горд!
(прекрасной даме)
И что Вы прётесь от Бродского?
По-моему, он химера,
такой же, как Быков — вот с кого
я бы не брал примера!
Или ещё Пелевин —
как балалайка трёхструнен!
За бабки он злободневен —