Ничего святого
Шрифт:
кого не поколеблешь стоном,
умрёт героем древних саг,
а не отравленным планктоном.
(Байконур)
У ракеты ходит поп.
Мах кадилом, ножкой топ —
«Сатана, изыди, брысь!
Ты лети, ракета, ввысь,
покори предел небес.
Свят, свят, свят! Аминь, прогресс!»
Но Господь к мирским игрушкам
не являет интерес.
(букет)
Не
Цветы, увы, неделя — и завяли.
Хотя всё то, что видел я тайком,
цвело как роза в трепетной вуали.
Не надо, чтобы ты была звездой.
Звезду нельзя достать для поцелуя,
она летит в туманности седой
не к нам. И слава богу, аллилуйя!
А будь, пожалуйста, такой, какая есть,
в метафоры особо не вникая —
мечтаю спать с тобой, и сплетничать, и есть,
пока фортуна добрая такая.
(послесловие)
Я думал, не будет страшно,
когда ты меня отдашь, но
то, что я стал вчерашним —
это поди вкури!
Ты не потёрла контакты,
но сделала всё не так ты,
и сердце считает такты,
и каждый удар — за три.
Теперь на другом витке ты —
там ни звезды, ни ракеты,
зарыты все и отпеты,
и муторно, и озноб.
А так мы жили друг в друге,
искрили, гнулись как дуги,
податливы и упруги…
Зачем ты нажала «стоп»?
Подумаешь, стала свободной,
и к новым порывам годной,
в какой-то хламиде модной
порхаешь, и все дела…
Последний — трудней, чем первый.
Вложения непомерны.
Наверно, спасала нервы…
И как ты теперь? Спасла?
(мэйк лав)
На окна не вешаем штор мы,
не прячем за ширмой кровать —
на ней у нас бури и штормы.
Зачем же такое скрывать?
Соседи, хватайте бинокли —
секретов никто не таит,
мы всюду, где надо, намокли,
и то, чем богаты, стоит.
И будут спонтанными позы,
вне правил, сюжетов и схем.
Достойны изысканной прозы,
и песен они, и поэм.
Поддай же метафор, оратор!
Так пар разрывает трубу,
так стену долбит перфоратор,
так вертится Пушкин в гробу.
Вы скажете — ну хорошо, у
японцев порнуха смешней,
к чему это громкое шоу
цилиндров, осей и поршней?
Наивный, — отвечу не в масть я, —
пусть граждане выключат комп!
И смотрят за взрывами счастья,
а не
(зачем стихи)
Бывало, встречу даму не худую,
уставшую от спорта и диет.
Она такая — ах, да он поэт!
И после ужина я ей, конечно, вдую.
Часок-другой — и всё, и за порог.
И что плохого в этаком досуге?
Ей есть о чём похвастаться подруге,
и мне какой-то прок со стройных строк.
(голод)
Когда-то жарила ты пылко,
и рвал я мясо на куски.
Туда-сюда мелькала вилка,
и брюки делались узки.
Но что-то сглючило в духовке,
искрило, а потом щелчок.
И руки стали вдруг неловки —
не трут, как надо, кабачок.
И соус больше твой не сладок,
и пирожки не горячи.
А раньше было без накладок,
сказал «давай» — и вот харчи.
А нынче — два яйца вкрутую
и заунывная лапша.
Уже внутри себя лютую,
уже готов для гуляша.
Мужчине даже из Тюмени
разнообразно надо есть,
и ежедневные пельмени
реально могут надоесть.
Предупредить хочу заране —
твоей стряпне я изменю
в любом ближайшем ресторане,
с любою строчкой из меню.
(на прощанье)
Мы разбежались. Повод ясен —
ты хочешь замуж, я женат
и автор неликвидных басен,
а не финансовый магнат.
Ну не пошло, не покатило.
Но всё же при харизме я —
не подзаборный чикатило.
И ты не подлая змея.
И секс был сказочно хорошим —
такой, что ух! Поди забудь!
Давай когда-нибудь взъерошим
Ещё друг другу что-нибудь?
(ещё раз про)
У любого негодяя,
хама или скупердяя,
у убийцы и подонка
где-то жилка бьётся тонко.
Или вдруг проскочит нотка,
или стройная спина —
и какая-нибудь тётка
раз,
и сильно влюблена.
(сублимация)
Меня не обнимая пылко,
и губ не пробуя на вкус,
не гладя гладкого затылка
и горячо не дуя в ус,
И не касаясь нервных точек,
и без смешенья протоплазм
вдруг похвалила пару строчек —
и вот он, бешеный оргазм!
(слова)
Мужчины лгать такие мастера!
Я начал это с раннего утра —
писал в вотсапе, как ты мне нужна,
как ты неотразима и нежна.
И днём потом звонил из туалета,
что ты — моё оранжевое лето,
и я перед судьбой в большом долгу...
Ещё в фэйсбуке вечером долгу.