Ничейный час
Шрифт:
— Я тут переночую, Госпожа? — Женщина смотрела на него. — Ну, и ладно. Все равно ж переночую…
Он улегся под скалой, завернувшись в меховой плащ. Лег носом к скале, опасаясь, что если посмотрит на охранные камни, то его опять потянет в круг. Здесь было очень спокойно, почти ощутимо спокойно. Он незаметно задремал, а проснулся от тепла, странного будоражащего запаха и звука текущей воды. И шагов.
Он открыл глаза и увидел Госпожу со Скалы.
Она была светло-прозрачная. Она переливалась золотистым, зеленым и голубым, струилась, как вода. И на черных камнях шерга оставались
Райта приподнялся на руках.
Прозрачная женщина шла через шерг, касаясь рукой камней, и изображения зверей оживали и сходили с черных скал, такие же прозрачные и струящиеся. Они шли за ней, шли к охранным камням. Райта поднялся, плача от странного ощущения счастья, и побрел следом. Сейчас он нутром понимал, что сила Госпожи такова, что никакая дрянь, засевшая в кругу камней, его не достанет.
Мокрые следы госпожи, мокрые отпечатки копыт и лап становились все гуще, скоро их уже нельзя было различить — сплошная темная влажная полоса тянулась по дну высохшего русла. Потом она превратилась в тонкий слой воды, почти пленку, и с каждым шагом Госпожи вода становилась глубже, текла быстрее, радостнее. Госпожа шла по шергу посолонь, камни раскалывались, из них тянулись к рассветному небу ветви, а на них распускались листья, расцветали цветы, набухали плоды. Райта сходил с ума, идя по колено в драгоценной воде, и вода текла по его лицу — он плакал и не стеснялся слез, хотя и был воином Пустынных, огнеголовым.
Райта протянул к ней руки.
— Госпожа…!
Она обернулась. Лицо ее было прозрачным — и в то же время определенным, словно отлитым из стекла, и по этому стеклу струилась вода, мерцая в предрассветных сумерках.
— Госпожа!
Женщина улыбнулась и пошла по воде к Райте.
— Это здесь то самое озеро, да? — задыхаясь, проговорил Райта. Душа его была полна восторга и слез.
"Не всем дано его увидеть".
— А он… Хаальт? Он что…?
"Он совершил ошибку".
— И потому умер?
"Да".
Райту пробрала дрожь.
— Он туда, внутрь ходил?
"Да".
— Это была ошибка?
"Нет".
— А что тогда?
"Пока не пойдешь туда — не узнаешь".
— Нет уж, Госпожа, я не пойду! А то вдруг ошибусь? Нет уж!
"Тогда ты не пройдешь через хьяшту".
— А… А он тоже хотел пройти через хьяшту?
"Каждый приходит за своим великим желанием. Ты ведь тоже?".
— Скажи, госпожа воды, ну что ж мне делать? Я не хочу, как он!
"Тогда иди".
— Но если я ошибусь?
"Думай не об этом".
— Ну подскажи хоть немного, ну… Не пойду я!
Госпожа вдруг стала невыразимо печальной, и у Райты даже сердце обмерло от жалости и раскаяния — а вдруг это из-за него?
— Я иду! Иду! Только не плачь! — крикнул Райта, испугавшись, что она заплачет, и бросился в круг.
И проснулся. Начинался день. Не было ни озера, ни деревьев, ни зверей. Были только рисунки на камнях. И шилорог, выглядевший вполне удовлетворенным и сытым. Зверь спал.
Райта втянул воздух и двинулся вперед. Остановился перед охранным камнем. Оглянулся — не подумает ли Госпожа, что он струсил? А ведь струсил.
Райта вытянул руку и осторожно, словно ступая по краю воронки с песчаным заглотом внизу, скользнул ногой в круг. Отпрянул, глотая воздух. Только сейчас понял, что не дышал там, в кругу.
Взгляд женщины со скалы почти жег между лопаток. Райта побагровел, щеки запылали от стыда и злости. Еще чего, будет он бояться!
— Я только посмотрю сначала, — сказал он себе, и шагнул вперед, к камню. И пошел против солнца, касаясь рукой каждого охранного камня. А потом набрал побольше воздуха в грудь, мотнул головой, шагнул внутрь круга и исчез.
Какое-то мгновение было ощущение, что он продавливает собой взкую стену тоски и боли. Он сделал еще шаг — и прорвал непонятную преграду. Уши заложило от неестественной тишины.
Райта оказался внутри какого-то круглого помещения, словно отлитого из камня — швов он не видел. Стены уходили вверх и сходились в темноте идеальным куполом. Внизу было светлее, но откуда шел свет — было непонятно. Когда Райта смотрел на стены, они казались прочными, настоящими. Когда отводил взгляд, на грани зрения клубился и колыхался серый туман.
А на полу лежали двое. Мужчина обнимал свернувшуюся калачиком женщину, словно оберегал ее от лютого холода пустынной ночи и смертоносного зноя пустынного дня. Его очень длинные, густые, сияющие волнистые волосы темно-медного цвета раскинулись ореолом, окружая их обоих и закрывая лицо и мужчины, и женщины.
А прямо в изголовье этого невероятного ложа светилось красным вонзенное в камень копье.
И все это окружала невыносимая тоска и безнадежность, которая теперь не просто шептала, она кричала — умри. Ничто не может жить, ничего не исправить. Потеря. Великая потеря.
Райта помнил легенду.
Райта видел рисунки на скалах.
Райта стоял в этом коконе тоски и смерти, и внутри него теплым родником, потом потоком забилась жалость. Райта заплакал. Здесь некому было видеть, и здесь было правильно жалеть и плакать. Он оплакивал великую любовь и великую несправедливость мира, оплакивал чужую, такую далекую и древнюю потерю, потому что в нем, потомке Шенаэль, текла их кровь, потому что не мог исправить уже свершившегося.
Даже Деанта не сможет.
Райта даже не понимал, что страшная тоска уже не гнетет его, и нет шепота в голове. Жалость и сочувствие окружали его незримым щитом.
Райта присел на корточки, заливаясь слезами, и осторожно отвел волосы с лиц мужчины и женщины. И вздрогнул. Лицо мужчины было живым. Женщина же была иссохшим скелетом.
— Как же вы друг друга любили, — сквозь слезы поговорил Райта. — Зачем же так случилось, что она умерла? Праотец, Торамайя сын Огня, как бы я хотел помочь тебе, но я не могу. Прими мои сожаления, прими мое сердце, праотец. — Слезы текли по его щекам, оставляя солноватые стянутые дорожки. — Дай мне свое копье, праотец. Я хочу…, - "хочу все исправить" хотел сказать он, но ведь нельзя исправить то, что уже случилось, — …хочу, чтобы было не так. Чтобы… чтобы правильно.