Ничто. Остров и демоны
Шрифт:
После памятной ночи падения Барселоны Марта написала художнику длинное письмо. С большими колебаниями, после долгих раздумий она снесла его на почту. Три дня девочка напряженно ждала. Также по почте получила она ответ, направленный на адрес ее дяди. Несколько коротких, очень теплых строк, в которых Пабло обещал побеседовать с ней обо всем, о чем она пожелает, о высоких материях и житейских делах, но только по возвращении из небольшой экскурсии, которую он собирается совершить со своими друзьями. Захватив палатку, они отправляются в сосновый лес Тамадаба. «Кто бы мог подумать, — заканчивал он письмо, — что на твоем острове есть большие леса?»
Действительно, этого никто не мог подумать, ведь кругом
Марта знала, что среди хаоса гор, видных из порта Техеда, под стражей южных вершин Нубло и Бентайги, на многие километры тянутся сосновые леса, жаркие, сухие, выросшие на вулканической почве — сосновые леса Пахоналес. Она никогда не видела их.
Тамадаба — это сосновый лес, расположенный высоко в горах, в конце Северного шоссе. В те времена добраться туда можно было только полями, проехав не один километр в седле или пройдя пешком. Зато потом путника вознаграждали тишина и красота этих мест. Сосновый лес внезапно кончался обрывом, отвесно падающим в море с высоты восьмисот метров. Марта постаралась как можно больше разузнать об этом уголке, прежде не известном для нее, а теперь священном, потому что он приютил Пабло. Она знала, что растущая луна пронизывает своим светом холодные лесные туманы, что на закате Пабло видит, как на поверхности моря выступает остров Тенерифе и солнце садится за острым силуэтом горы Тейде… Если бы Марта была мальчишкой, возможно, Пабло счел бы удобным пригласить ее провести с ним эти великолепные дни. Они бы вместе разжигали костер, без которого не обойтись на такой высоте, и вместе слушали бы вздохи деревьев. Казалось невероятным, что в пределах этого небольшого округлого острова может встречаться столь разнообразная растительность, а климат быть столь же различным, сколь непохожи друг на друга характеры людей.
По пути домой Марта напевала:
Этой ночью в море не светит маяк…Где она слышала эту песню? Когда настанет полнолуние и ночи будут походить на холодные дни, морской маяк загорится вновь. И Пабло будет стоять в своей комнате, глядя на огни порта.
В эти дни Марта настолько была погружена в свои мечты, что каждый раз, входя в ярко освещенную столовую, раскрасневшаяся от зимнего воздуха, она удивлялась, видя там Хосе и Пино, обсуждающих какие-то мелкие домашние дела, удивлялась себе самой, когда говорила о занятиях и о своем намерении поехать учиться в Мадрид после конца войны. Потому что война стремительно шла к развязке. Пино зло смеялась:
— Ты воображаешь, что будешь делать в жизни все, что тебе вздумается… Почему бы тебе не попросить луну у твоего братца?
— Я не понимаю, отчего мне нельзя учиться. Учатся тысячи женщин.
Она не находила в своем желании ничего не исполнимого и, доказывая свою правоту, каждый раз говорила со все большей убежденностью. Она сама не понимала, откуда пришло к ней это спокойствие, эта уверенность в будущем. Наверное, оттого, что теперь она жила также и настоящим. Она словно заручилась чьим-то обещанием. Пино замечала это и все чаще накидывалась на девочку с бранью.
— Тебе-то какое дело до того, поеду я или нет? — огрызалась Марта.
Пино не знала, какое ей дело. Во всяком случае, она не могла это объяснить. На такие вопросы она никогда не отвечала, только сыпала оскорблениями. А видя, что ее слова не попадают в цель, что Марта выслушивает их совершенно спокойно, она окончательно выходила из себя.
В один
— Интересно, оставят меня когда-нибудь в покое с этими идиотскими разговорами? Никуда ты отсюда не уедешь! И думать об этом забудь! Поняла? Когда окончишь свою проклятую школу, останешься здесь, будешь сидеть дома, взаперти. Хватит, нагулялась… Ты должна помогать Пино ухаживать за твоей матерью. И пока она жива, ты слышишь меня, пока она жива, никто из нас троих не уедет отсюда.
Конец его речи был обращен и к Пино, которая ответила на нее презрительным и вызывающим взглядом. В последнее время она перестала следить за своей одеждой. Проводила целые дни в халате и шлепанцах. После обеда; часто лежала в постели вплоть до возвращения Хосе. Но Хосе, казалось, не обращал на это внимания.
Марте отказ брата уже не представлялся окончательным. Сама жизнь становилась на ее сторону. Быстрый глубокий поток нес ее в будущее, и она бездумно отдавалась его течению. Ей не верилось, что ее судьбой станут долгие годы безмятежной жизни, замкнутой узким домашним кругом. Правда, с детских лет удел Марты казался предопределенным: сначала — тихая жизнь в родной семье, затем создание собственной семьи, в лоне которой ее ожидала все та же тихая, покорная, скрытая от внешнего мира жизнь. Но раз теперь это представлялось ей уже невозможным, значит, что-то очень могущественное толкало ее к иному будущему. Она не выражала свои мысли именно в таких словах. Но почему же тогда разговоры брата и Пино, беготня прислуги, лай собак по ночам, все, происходящее вокруг, казалось ей как бы нереальным, отошедшим в далекое прошлое?
Наконец наступило полнолуние. Луна с вышины завладела всем островом. Шагая по дороге, девочка жадно глядела на ночное светило. Ее мысли текли в такт легкому похрустыванию сандалий по щебню. Мысли одинаковые, однообразные, как звенья четок. Собственно, даже не мысли… Желания, образы. Если Марта остановится, эти чуть смешные образы, эти желания запрыгают, затанцуют вокруг нее, как ее козлоногие демоны.
В тот вечер Марта застала дома переполох. Тереса заболела. Она простудилась, и домашние подозревали, что Висента, желая вылечить ее, дала ей какое-то свое снадобье. У Тересы началась рвота, сопровождавшаяся обильным потом и обмороком. Махорера же говорила, что это Пино ошиблась лекарством… Услышав ее слова, Пино устроила истерику. Приехал доктор дон Хуан. И еще одна особа, которую Хосе принимал без большой радости, — экономка дона Хуана, мать Пино.
Все были в плохом настроении. Один только дон Хуан держался спокойно, как всегда, и, как всегда, глаза его смотрели задумчиво, а руки распространяли запах камфарного спирта.
Снова Мартой овладело странное чувство: ей казалось, что все это уже было, было давно и давно отошло в прошлое: и эта суматоха, и эти лица, и эти споры… Она укрылась в своей комнате и там забыла обо всем, но скоро к ней постучали. Это была Висента. Она вошла и закрыла за собой дверь. Марта одиноко стояла у окна в свете луны.
— Это приносит несчастье.
— Что?
— Так смотреть на луну.
— Хорошо, что тебе нужно?
— Ты должна остерегаться.
— Луны?
— Нет, не луны! Людей… Пино мечется, как угорелая кошка. Хочет выгнать меня. Только зря старается. Я от твоей матери никуда не уйду. А тебе пора открыть глаза.
Махорера стояла в сиянии, падавшем из окна. Марта — спиной к свету, волосы ее блестели, а лицо было в тени.
— Не болтай глупостей, Висента. Что тебе надо?
— Мне ничего не надо, я хочу только предупредить тебя. Ты уже большая, ты должна занять в доме свое место. Смотреть за всем, требовать отчета в том, что тебе принадлежит… И как только сможешь, выгнать их.