Ничья
Шрифт:
— То есть ты нянчишься со мной ради него?
— Не совсем. И я не нянчусь, никогда, запомни это. Мне, на самом деле, самому интересно, на что ты способна, потому что ты необычная девушка. И не закатывай глаза, ты сама это знаешь. Ну какая еще семнадцатилетняя девица рискнет кинуть в тридцатилетнего мужика кортик в его доме? Уж точно не нормальная. Но, знаешь, именно это мне в тебе и нравится — твоя неординарность. Ты отличаешься от особей женского пола своего поколения, которые зациклены только на парнях, клубах и одежде. У тебя же другие ценности.
— Меня по-другому воспитали.
— И за это нужно сказать спасибо Энзо.
— Я за это благодарю его каждый день.
Они замолкают, испытывая какую-то непонятную,
— Никогда не выходи замуж, — вдруг произносит Деймон, и Елена вздрагивает, переведя на него ошарашенные глаза.
— Что?
— Ты меня слышала. Никогда не выходи замуж. Как бы ты ни любила человека, как бы ни сходила по нему с ума, как бы ни верила в его слова и заверения в вечной любви, не ведись на это. Иначе через несколько лет от вашей некогда великой любви останутся только осколки разбитой посуды и сорванный голос, — он встречается с ней взглядом и вскидывает бровь. — Что, думаешь, мы всегда так срались с Роуз? Что ты, мы любили так, что я мог положить х… маяк, — поправляется он, усмехнувшись, — маяк на Титаник, Сумерки и прочую романтическую лабуду, с уверенностью утверждая, что им далеко до нашей с ней любви. Мы ломали мебель, днями не выходили из дома, занимаясь сексом, срывали голос от криков, любили так, что иногда было страшно. Мы расставались сотни раз из-за этого самого страха, она ревела и материла меня, я клялся ей в любви, пьяный в слюни, стоя на коленях, и так несколько лет. Мы поженились, думая, что вот, так будет круто, то, что нужно. А вот нихера. С каждым годом семейная жизнь становилась все хуже и хуже, мы не находили общий язык, ругались постоянно, скандалили, ломали мебели и срывали голос уже не от страсти, а от ненависти. Потом начали изменять тайно, потом в открытую, трахаясь в одном отеле в соседних номерах и пытаясь переорать друг друга. А потом и вовсе стало срать. Вот вообще срать — кто, что, куда и как.
— И почему вы не разойдетесь? Разведитесь и все.
— Это не так просто. Каждый раз, как мы собираемся развестись, что-то происходит, что нам приходится забрать заявление обратно. И так постоянно. Сейчас мы уже смирились с тем, что штамп так и останется в наших документах. Кольца мы не носим, считаем себя абсолютно свободными людьми, друг с другом не считаемся, тупо живем в одном доме.
— И тебе не мерзко?
— Честно? Я ненавижу свою жизнь.
— Тогда что тебе мешает ее изменить? Поменяй дом, работу, имидж, что угодно. Попробуй начать новую жизнь, может, тебе не хватает как раз новых ощущений. У тебя же есть все, что только нужно, почему ты застрял на этом уровне, если тебе не нравится твоя жизнь? Что? — Елена осекается, когда замечает странный блеск в его глазах. Деймон как завороженный смотрит на нее, с трудом дыша и практически не моргая.
— Ты и правда необычная девушка. Слишком умная для своего возраста, говоришь правильные вещи, словно прожила дохрена лет. Ты явно не пропадешь, даже если останешься одна, в тебе есть стержень, который ничто не согнет. И, кстати, говоря о новых ощущениях, — он улыбается, наклонив голову набок, — с твоего появления в моей жизни все стало не таким уж и дерьмовым. Поэтому, может, задержишься в ней подольше?
— Мне все равно некуда идти, — она слабо и словно неловко улыбается, пожав плечами, — к тому же у меня еще сто планов, как довести твою жену до нервного срыва и как пощекотать тебе нервы.
— А кто-то против? — он со смехом поднимается, протягивает ей руку, помогая встать, и они возвращаются в дом, не переставая улыбаться.
В этот момент на первом этаже раздается громкий хлопок, словно
— Деймон!!!!!!!!!!!!!!! — он вздрагивает и кубарем слетает на первый этаж, перепрыгивая за раз через несколько ступенек. Елена с трудом поспевает за ним и едва ли не налетает на него, когда Деймон останавливается, глядя на незнакомую женщину, высокую, очень стройную для ее возраста, бледную, с красными от слез глазами и длинными темными волосами. — Деймон… — уже шепчет она дрожащими губами, покачиваясь из стороны в сторону, и он крепко прижимает ее к себе, обхватив руками ее плечи. — Он… он… Энзо, мой Энзо…
— Мам, мам, хватит, — сипит он, вцепившись в ее плечи с такой силой, словно хочет сломать их, — его нет, его уже нет.
Комментарий к 15. Необычная. Вследствие того, что у меня начинается учеба, главы снова будут выходить по мере свободного времени.
====== 16. Защитившая. ======
— Почему… почему ты не сказал мне раньше? — Деймон помогает дрожащей женщине дойти до дивана и садится рядом с ней, сжимает ее холодные руки. Она поднимает глаза и бешено смотрит на него, кусая губы. — Почему не рассказал мне? Ты должен был позвонить мне, Деймон! — ее голос срывается, и она встряхивает его за плечи, снова зайдясь в плаче. — Ты обязан был рассказать мне!
— Я хотел рассказать тебе перед похоронами, мама, — осторожно и очень тихо произносит он, — я как раз занимаюсь ими, не хотел раньше времени тебя…
— Ты врешь. Врешь и прекрасно знаешь, что я пойму это. Ты не хотел рассказывать мне. Хотел умолчать.
— Мам…
— Когда ты хотел рассказать мне о том, что мой сын погиб?! После похорон? Или вообще бы наврал, что он уехал и сменил имя?! Ты, сволочь, неблагодарная скотина! — она ударяет его по лицу в порыве эмоций, но Сальваторе не шевелится, лишь прикрывает глаза и плотнее сжимает губы. Женщина снова начинает плакать, обхватив плечи руками, и мотает головой из сторону в сторону, словно не понимая, что происходит. — Мой Энзо… Мой мальчик… Мой маленький мальчик… Он погиб, его больше нет, я никогда больше его не увижу…
— Мам, пожалуйста, — Деймон сжимает ее плечи, пытаясь привести в сознание, — ты должна успокоиться. Мы ничем ему уже не поможем, а он бы не хотел, чтобы ты сорвалась из-за его смерти. Он очень любил тебя.
— В том-то и дело, что он любил меня! Он всегда любил меня и слушался! А ты… ты выбирал отца и его бизнес, всегда что-то было важнее, чем я! А сейчас я потеряла ребенка, который любил меня!
— Извини, что это был не я, — голос Деймона неожиданно холодный, и у Елены, стоящей в углу, по коже начинают бегать мурашки. Она видит, как он напряжен, как горят его глаза, как поджаты губы, как он с трудом сдерживается от того, чтобы сжать кулаки. Он натянут, как струна, и она не знает, на сколько его хватит.
Она неожиданно остро понимает, что сейчас, в таком заведенном состоянии, он бы легко согласился занять место брата, если бы мог. Она видит в его глазах сожаление, понимая, что он винит себя в его смерти, винит в том, что он жив, а его брат погиб.
Внутри что-то рвется, и Елена решительно выскакивает из своего угла и гневно глядит на плачущую женщину, которая пытается отодвинуться как можно дальше от сына, не желая принимать его объятие.
— Как Вы смеете так говорить?! — голос Елены дрожит, и в первое мгновение она сама не узнает его, однако молчать не собирается. Она сжимает кулаки, гневно глядя в заплаканные изумленные карие глаза, которые до боли в груди напоминают ей глаза Энзо. — Как Вы смеете упрекать Деймона в том, что он жив, а его брат умер?! Он скорбит, он скорбит так же сильно, как и Вы, и если Вы этого не видите, то Вы просто идиотка! Да, Вы потеряли сына, это больно, но и он потерял близкого человека, он потерял брата. А Вы думаете только о себе. Это мерзко!