Нихт капитулирен!

Герасимов Алексей

На мачтах линейных крейсеров взвились сигнальные флаги – «Шарнхорст» и «Гнейзенау» приветствовали возвращающийся в порт «Хорст Вессель». Над палубой пронесся свист боцманской дудки, приказывающий спускаться кадетам, закончившим уборку парусов, барк салютовал вымпелам боевым кораблям, после чего замолотил дизель, и «Вессель» двинулся в порт.

– Э-э-эх! – потянулся Арндт. – Еще полторы недели, и отпуск.

– Экзамены сдать не забудь, – посоветовал Вермаут.

На причале кадетов ожидал Мёдор, который, невиданное дело, улыбался.

Не скалился, как это с ним бывало довольно часто, а именно улыбался, нормальной человеческой улыбкой.

– Ну что, орлы… Из тех, что деревья клюют, – обратился он к кадетам, когда те, с вещами, выстроились на пирсе. – Наслышан о ваших похождениях.

Покуда суть да дело, пока молодые люди покидали места вахт согласно расписания, забирали вещи из кубриков, строились, Мёдор, с новенькими погонами гауптбоцмана на плечах, успел переговорить со Шниббе и Виххманом.

– Что сказать? – он выдержал театральную паузу. – Молодцы, хвалю! Честь училища не посрамили, все кабаки и бордели в портах стоянки взяли на абордаж.

– Не все! – раздался откуда-то из строя дерзкий и, одновременно, возмущенный выкрик.

– Виноват, – поправился гауптбоцман. – Все, на какие хватило финансов. На сегодня все могут быть свободны, но завтра, в восемь ноль-ноль, быть в экипажах. Вопросы есть? Вопросов нет. Всем разойтись. А вас, Геббельс, я попрошу остаться.

Карл опешил. Он определенно не мог припомнить за собой ничего такого, что заставило бы Мёдора обратить внимание именно на него.

– Вольно, кадет, вольно, – произнес подходя гауптбоцман.

– Поздравляю с присвоением звания! – Карл щелкнул каблуками.

– Спасибо, – кивнул Мёдор. – Но все равно, была команда «вольно». Корветтенкапитана фон Шпильберга тоже не забудьте поздравить. Как раз он-то и желает вас видеть, причем срочно.

– А… Что случилось, герр гауптбоцман? – осторожно поинтересовался Геббельс.

– Расширяют нас, – вздохнул тот. – Подводников теперь гораздо больше требуется, так что ежели вдруг надумаете идти по штурманской части, в Мариншуле переводиться уже не надо. В связи с этим и звания досрочно присвоили многим. – Тут Мёдор насмешливо фыркнул. – Ах, черт, вы же про себя спросили. Не знаю, кадет. Честное слово – не знаю. Могу точно сказать, что с учебой это связано вряд ли. Я бы был в курсе.

Гауптбоцман поглядел на часы.

– Садитесь в машину, я вас подброшу в училище, – он мотнул головой в сторону служебного «Опель-Кадета KJ38», числящегося при их учебном заведении. – Заодно расскажете как поход прошел.

Мёдор, как неожиданно выяснил по дороге Карл, мог быть и вполне адекватным собеседником, что для Геббельса, привыкшего к постоянной язвительности и злым шуточкам гауптбоцмана, стало настоящим откровением. Тот от души посмеялся над историей с плавающим якорем, внимательно осмотрел купленные для Аделинде подарки (тут уж сам Карл проболтался. На вопрос «А как получилось, что вы четверо в Ресифи вернулись на

борт трезвыми», он ответил совершенно честно и по существу, после чего гауптбоцман вежливо попросил продемонстрировать покупки) и похвалил вкус молодого человека. После чего даже припомнил, какие подарки он привозил из плаваний своей невесте, а потом, соответственно, жене. Видеть Мёдора «с человеческим лицом» было настолько непривычно, что Геббельс поневоле начал подозревать какой-то подвох.

– А вы что думаете, кадет, унтер-офицерский состав существует лишь для того, чтобы сырыми есть младших по званию? – рассмеялся гауптбоцман, видя его растерянность. – Разумеется, мы так же кушаем, дышим, любим, страдаем, только если вас не гонять в хвост и в гриву, как же из вас сделать настоящих моряков? На «Весселе», поди, мои придирки вспоминали с этакой мечтательностью: «Вот бы Мёдора сюда – он так не гоняет».

– Ну, – смутился Карл, – честно говоря – да. Особенно поначалу. А… Можно вопрос?

– Да ради Бога.

– Скажите, герр Мёдор, вот вам уже тридцать шесть, вы в училище не первый год… Как так получилось, что вы еще не офицер?

– Думаете, не предлагали пойти на курсы? – хмыкнул гауптбоцман. – Еще как, и едва ли не в приказном порядке. Я ведь из рядовых матросов в унтера с портупеей вышел. Только кто ж вас по плацу и спортзалу будет гонять, если меня куда-то переведут с повышением? Нет, кадет, вот отправят из училища по ротации, тогда и будет смысл думать об офицерских погонах. А пока я на своем месте и при своем деле. Кстати, мы приехали.

Автомобиль тормознул у КПП. Карл попрощался с Мёдором, которому еще предстояло получать со складов амуницию, и поспешил в кабинет командира роты. После обязательных уставных приветствия и доклада, Геббельс поздравил командира с повышением в звании и получил предложение присаживаться.

– У меня для вас скверная новость, кадет, – без обиняков произнес Шпильберг. – Пока вы находились на борту «Хорста Веселя», погибла вдова вашего дяди, фрау Эльза Геббельс, и все трое ваших племянников. Примите мои соболезнования.

– Как? – выдохнул Карл. Теперь он на собственной шкуре узнал значение слова «ошарашить» – ощущения были такие, будто бы по голове пришелся удар набитого песком мешка. Юноша «поплыл» – он слышал и понимал все, что ему говорят, но как будто бы откуда-то издалека, с расстояния.

Конечно, он никак не мог испытывать особо теплых чувств ни к тетке, ни к племянникам – ведь он их совершенно не помнил (если уж быть точным, то он их никогда и не знал. Более того, люди это были совершенно нереальные, выдуманные, но Карлу-то сие было неведомо). Однако любому человеку, если только он не отшельник, не добровольный изгой, приятно и тепло осознавать, что есть где-то там близкие и родные люди, люди, связанные с тобой узами крови. Люди, которые придут на помощь, даже если и не очень хочется. Твои тылы, выражаясь военным языком.