Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы
Шрифт:
Я бы к этому добавил несколько слов о встрече с Долорес Ибаррури, [60] которая состоялась перед нашим отъездом. У меня с ней были очень хорошие отношения.
Она меня попросила: "Товарищ Хрущев, хорошо, если бы вы, выступая в ООН, выбрали момент и заклеймили франкистский режим в Испании".
Вот я и обдумывал, как это сделать. Мы сидели чуть выше испанской делегации, я, как говорится, носом клевал в лысину испанского представителя. Я смотрел на него, и мне тут же вспоминался наказ Долорес Ибаррури…
60
Руководительница
Когда обсуждался вопрос о ликвидации колониализма, я решил воспользоваться репликой, чтобы выполнить данное мне поручение. Я очень остро выступил против Франко, не называя, естественно, его фамилии. Говорил о реакционном, кровавом режиме, использовал и прочие выражения, которыми мы, коммунисты, пользуемся в печати для обличения режима Франко.
Сейчас же с ответной репликой выступил представитель Испании». Отец категорически не принимал слов, произносимых с трибуны, и решил продемонстрировать степень своего возмущения. Эдакий чертик всегда сидел в нем. Он выглянул и подтолкнул отца на мелкое хулиганство. Отец с хитринкой в глазах повел взглядом по сторонам и низко наклонился к самому полу. Сидевший рядом Громыко заинтересованно следил за происходящим. Неподалеку от них сидел еще один молчаливый член советской делегации, звали его Георгий Михайлович Животовский. Тогда, не исключено, он носил иную фамилию. По долгу службы ему полагалось замечать все. Его рассказ я постараюсь передать по возможности дословно:
«Никита Сергеевич продолжал возиться под пюпитром и наконец, раскрасневшийся, выпрямился на кресле. В руке он держал ботинок.
Оглянувшись по сторонам, Хрущев, улыбаясь, стал постукивать подошвой по пюпитру, сначала тихонько. Никто на него не обращал внимания, только Андрей Андреевич, как завороженный, следил за каждым движением.
Постепенно Хрущев наращивал темп, ему требовались зрители. Наконец он добился своего, то один, то другой из делегатов недоуменно поворачивали голову в сторону советских представителей. По залу прокатился шумок. Не понимая, в чем дело, оратор занервничал. Никита Сергеевич уже со всего размаха колотил каблуком».
Как рассказывал Георгий Михайлович, именно в этот момент на лице Громыко проступила гримаса решимости, как перед неотвратимым прыжком в холодную воду. Он наклонился, снял свой ботинок и стал потихоньку постукивать им в такт отцу по крышке своего пюпитра. При этом он ухитрился развернуться таким образом, чтобы отец видел, что он делает, но только он один. Сидящим в зале ритмичные взмахи правой руки советского министра иностранных дел не говорили ни о чем. Казалось, он отряхивает полу своего пиджака. Так никто ничего и не заметил, кроме человека, которому все замечать приходилось в силу служебных обязанностей.
О том, как закончилась стычка, вспоминает сам отец: «Вернулся испанец и занял свое место. Когда он садился, мы перебросились репликами, не понимая языка друг друга, обе стороны выражали свое неудовольствие мимикой.
Вдруг к нам подошел полицейский, здоровый такой верзила, как истукан стал в промежутке, разделяющем нашу и испанскую делегации. Видимо, в его задачу входило в случае чего не допустить до рукопашной. Бывали случаи, когда делегаты схватывались и применяли, так сказать, рукоприкладство».
Отец запамятовал. На самом деле его ботинка, точнее, летней сандалии (отец покидал октябрьскую Москву в осенней обуви, а попав в по-летнему жаркий Нью-Йорк, сменил черные теплые туфли на коричневые летние), удостоился не испанец, а делегат Филиппин.
Так что и Долорес Ибаррури тут не очень при чем. Не внушает доверия и история Животовского, рассказывал он мне все
Я не присутствовал на заседании Генеральной Ассамблеи ООН, оставался в Москве. Так что собирать информацию мне пришлось по крупицам и спустя много лет после происшествия. Большинство «свидетелей», описывавших и описывающих этот эпизод, там тоже не присутствовали. Все произошло во время рутинного заседания; журналисты коротали время в баре, телевидение не снимало. Пока до прессы дошло, что в зале заседаний происходит что-то интересное, пока журналисты добежали туда, все закончилось, единственным материальным свидетельством происшедшего стала фотография агентства «Ассошиэйтед Пресс». На ней запечатлен спокойно сидящий на своем месте отец; вот только на пюпитре, как раз перед табличкой «Советский Союз», лежит наделавшая столько шума коричневая сандалия. Мне стоило больших трудов разыскать и приобрести эту уникальную фотографию. Другие, появлявшиеся время от времени, изображения отца с ботинком в руке оказывались фотомонтажами, обычно невысокого качества.
Из многочисленных «свидетельств» мне удалось отобрать только два-три достоверных. Первое: рассказ генерала Николая Захарова, в то время начальника Девятого управления КГБ, обеспечивающего охрану первых лиц государства. По долгу службы он находился при отце неотлучно.
Вот что он вспомнил: «12 октября состоялось самое бурное заседание Генеральной Ассамблеи ООН, когда обсуждался вопрос, внесенный советской делегацией, о ликвидации колониальной системы. Первым выступил Н. С. Хрущев. После его речи на трибуну поднялся филиппинец, который, помимо прочего, заявил, что советское государство представляет собой "концлагерь".
Слушая синхронный перевод, Хрущев взорвался. Мало того что это было оскорбительно — это было несправедливо! После смерти Сталина, расстрела Берии тысячи невинных были реабилитированы и выпущены из лагерей и тюрем. Заслуга Хрущева в этом была неоспорима.
Сидя сзади, я видел, как Хрущев, посоветовавшись с Громыко, решил просить у председательствующего, представителя Ирландии Болдуэна [61] дать ему слово по порядку ведения, что было предусмотрено процедурой. Никита Сергеевич поднял руку, но Болдуэн то ли впрямь не видел, то ли сделал вид, что не видит поднятой руки. Хрущев встал и снова поднял руку. Не увидеть стоящего с поднятой рукой Никиту Сергеевича было просто нельзя. Но оратор выступал, а глава советской делегации продолжал стоять с поднятой рукой. Казалось, что председательствующий просто игнорирует его.
61
На самом деле его звали Фредерик Генри Боланд, 1904–1985, ирландский дипломат, Председатель Генеральной Ассамблеи ООН в 1960–1963 годах.
Тогда Хрущев снял с ноги легкий полуботинок и начал размеренно, словно маятник метронома, стучать по столу.
Только после этого Болдуэн предоставил слово советской делегации. Никита Сергеевич, подойдя к трибуне, перед носом филиппинца сделал взмах рукой — отойди.
Взбудораженный Хрущев начал свою речь неплохо. "Во-первых, — сказал он, — я протестую против поведения председателя сессии, против его неравноправного отношения к выступающим ораторам. Председатель сессии злоупотребляет своим правом, защищая интересы империалистов. Почему он не остановил филиппинца, когда этот империалистический холуй поносит Советский Союз и страны социалистического лагеря?"