Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы
Шрифт:
Перелистал остальные бумаги, в них ничего важного не обнаружилось. Важного по меркам той «черной» пятницы, когда предстояло или отвернуть от пропасти, или свалиться в нее всем вместе, правым и виноватым, ведавшим и неведавшим.
Как и уговаривались, к десяти в его кабинет стали заходить члены Президиума ЦК, пришли и два неизменных участника бдений этой недели Малиновский и Громыко. Все рассаживались вдоль длинного покрытого зеленым «кремлевским» тонким сукном стола заседаний. В папке у министра иностранных дел лежал отпечатанный на специальной бумаге проект ответа Председателя Совета министров СССР президенту США. Андрей Андреевич
Через несколько минут Громыко начал зачитывать послание. Обычно отец не давал оратору покоя, вносил поправки, дополнения, которые тут же записывала сидящая у стены немолодая, черноволосая, похожая на цыганку стенографистка Президиума ЦК. На этот раз он не вмешивался, только, когда Громыко заговорил о ракетных базах США в Турции и Италии, поднял голову, глянул на выступавшего. Громыко закончил, откашлялся в нерешительности, подождал несколько секунд и сел.
Присутствующие молчали, необычная реакция отца, вернее, ее отсутствие их озадачило.
Отец покопался в бумажных папках, рассыпанных по столешнице, наконец нашел нужную серо-голубую и вытащил из нее сцепленные скрепкой пару страниц.
— Нас предупреждают, что война может начаться уже сегодня, — начал отец. Голос у него звучал непривычно глухо. — Конечно, возможно, информацию подбросили, но риск слишком велик. В Америке происходит настоящий шабаш, военные рвутся в бой. Поэтому я предлагаю не ввязываться сейчас в спор об американских ракетах в Европе, никому они не мешают. Надо сосредоточиться на главном: если США, их президент обяжется не нападать на Кубу, мы, как это ни неприятно, заберем свои ракеты. Иначе становится слишком опасно.
Участники совещания не возражали. Громыко загудел: «Правильно». Отец предложил сочинить новый ответ немедленно, тут же всем вместе, время не ждет. И так после получения послания из Вашингтона прошло более суток.
— Надежда Петровна, — обратился отец к стенографистке.
— Я готова, Никита Сергеевич, — откликнулась женщина.
Отец встал, начал диктовать. Он говорил об ответственности за судьбы мира, жизнь людей, лежащей на плечах президента США и его, Председателя Совета министров СССР. Дальше он перешел к обсуждению того, какое оружие можно считать наступательным, а какое оборонительным, призвал к благоразумию и спокойствию. В конце он предлагал соглашение: мы выводим ракеты, а вы гарантируете безопасность Кубы.
Письмо получилось, в отличие от послания президента Кеннеди, длинным, как и многие выступления отца, не везде последовательным и отчасти путаным. Однако главное не вызывало сомнений: автор ищет способ выхода из кризиса, искренне стремится к миру.
Решили, что Надежда Петровна сейчас расшифрует свои закорючки, помощники отца вместе с дипломатами «причешут» текст. Так что окончательно рассмотреть и подписать его удастся после обеда, часа в два-три. Надежда Петровна вышла из комнаты. Место у стены заняла ее напарница. В Вашингтоне еще спали.
Собственно, никаких иных вопросов, кроме письма, в повестке дня не предусматривалось. Отец предложил послушать военных, Малиновского, — его волновало, какие разрушения могут нанести американцы нашей стране и что мы можем им противопоставить. Конечно, все это уже не раз обговаривалось, но сейчас война из призрака превратилась
На этом утреннее совещание Президиума ЦК закончилось. Отец задержал направлявшегося к дверям Громыко. Ему пришла мысль продублировать свое письмо, упредить его. Пока расшифруют, пригладят, уберут шероховатости, передадут, примут, доложат, пройдет уйма времени. А никому не известно, сколько еще вообще отмерено миру. Вот отец и хотел прибегнуть к уже испытанному методу, передать через доверенное лицо не послание — намек.
Дальше я пересказываю общепринятую и свою собственную версии этого эпизода Карибского кризиса.
Громыко поддержал идею отца. Тот тут же снял трубку и набрал номер телефона председателя КГБ. Трубку поднял Семичастный, этот телефон на секретарей никогда не переключался. Отец вкратце объяснил задачу Семичастный ответил, что такой человек, конечно, найдется, он без промедления отдаст все необходимые распоряжения. В Вашингтон ушло указание прозондировать американцев.
В Вашингтоне уже упоминавшийся некто Фомин (Феклисов) получил по недипломатическим каналам указание встретиться с кем-нибудь известным своими связями в верхах и выяснить его мнение по некоторым вопросам. Выбор Фомина пал на журналиста Джона Скэйли, вхожего в верха Государственного департамента и, что более важно, близкого к клану Кеннеди.
Такова общепринятая версия, отдающая КГБ пальму первенства в разрешении кризиса. Мне она не очень по душе. Почему какой-то, пусть и очень удачливый, агент предпочтительнее официального письма? Не похоже все это на отца. Скорее всего, не звонил он Семичастному.
Впоследствии Владимир Ефимович признался, что за время кризиса он с Хрущевым вообще не встречался ни разу, [90] и разведка КГБ, в отличие от Главного разведывательного управления Генштаба, в его разрешении практически не принимала участия.
90
Фурсенко А. А. Россия и международные кризисы. Середина XX века. M. Наука, 2006 С. 344, 415–416.
Инициатива отца не означала приостановки работ на Кубе, там все шло своим чередом. Отец считал, если американцы заподозрят, что мы даем слабину, проявляем нерешительность, то с ними не совладать. Плиев в своих донесениях был краток: монтаж стартов производится в соответствии с планом. Американские аэрофотосъемки подтверждали его слова, сооружение ракетных стартов продвигалось в чрезвычайно быстром темпе.
С первого дня отец информировал Кастро обо всех предпринимаемых им шагах, сообщал о реакции Вашингтона. Казалось, было от чего занервничать, но, по словам Алексеева, Фидель сохранял завидное хладнокровие. Он занимал жесткую позицию, считал, что если проявить твердость, то американцы не отважатся на осуществление своих угроз. Посол соглашался с ним, считал, что Кастро прекрасно изучил психологию американцев.