Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы
Шрифт:
Отец придерживался иной точки зрения. Он относил решительность Кастро за счет переоценки им «веса» устанавливаемых ракет. Наконец-то Куба в глазах своего лидера, казалось, если и не сравняется по силе с ненавистным северным соседом, то хотя бы сможет поспорить с ним.
В те дни остров выглядел как осажденная крепость Побережье, сплошь изрытое окопами и ходами сообщения, ощетинилось стволами орудий. Ждали десанта, не сегодня так завтра Кастро объезжал позиции, подбадривал бойцов. Призыв «Родина или смерть!» стал лейтмотивом его выступлений.
Если в среду 24 октября в Белом доме впервые прозвучали слова о возможном обмене кубинских
На вечернем заседании Исполкома в Белом доме предложение возникло снова. Однако его обсуждение решили отложить до получения ответа из Европы.
Он не заставил себя ждать. Первым откликнулся посол США при штаб-квартире НАТО Томас Фиклеттер. Позицию Турции он охарактеризовал предельно четко: «Юпитеры» рассматриваются «как символ решимости союзников использовать атомное оружие в случае нападения русских как с использованием обычного, так и ядерного вооружения, поэтому турки крайне заинтересованы в присутствии ракет на их территории».
Ну прямо один в один аргументация отца в пользу постановки ракет на Кубе.
Пятница 26 октября принесла новые волнения не только отцу. Краткая передышка, если только можно употребить подобное слово, закончилась. Утром Исполком особо озаботился проблемой блокады. Она действовала уже третий день, шеренга кораблей Атлантического флота перегородила океан, а никого еще не задержали. Редкие корабли, явно следующие на Кубу, пересекали запретную линию беспрепятственно.
Президент продолжал противиться досмотру судов под советским флагом. «Если нет абсолютной уверенности в наличии у них на борту ракет или другого оружия, могущего быть отнесенного к наступательному, то лучше не дразнить гусей», — считал он.
В четверг к вечеру, казалось, появилась возможность продемонстрировать решимость. К рубежу подходил пассажирский теплоход «Фолкер Фройндшафт» под флагом ГДР. И тут президент не захотел связываться. Если дело примет дурной оборот, то стрельбу по безоружному пассажирскому судну будет невозможно оправдать.
Наконец отыскали компромиссное решение. Командованию Атлантического флота пошло указание перехватить первое же непассажирское судно, следующее не под советским флагом. Ранним утром 26 октября под эту категорию подпал зафрахтованный Советским Союзом шведский грузовоз «Коллангатта». И его решили пропустить, не хотелось Белому дому вызывать неудовольствие правительства традиционно нейтрального европейского королевства. Решили выбрать кого-либо попроще, побезответнее.
Жребий пал на грузовоз «Марукла», принадлежащий Панамской компании, зарегистрированный в Ливане и зафрахтованный Советским Союзом для доставки груза из Риги в Гавану. Ни у кого не вызывало сомнения, что на нем нет оружия и конфликта не возникнет. Всю ночь «Маруклу» преследовали два эсминца — «Джон Пирс» и «Джозеф П. Кеннеди». Последний командование флотом выбрало, видимо, чтобы доставить удовольствие президенту.
Как только в пятницу в 6.50 утра судно пересекло запретную линию, ему приказали застопорить машины. С эсминцев спустили вооруженные катера с абордажной командой. Обошлось без инцидентов, оружия на борту не обнаружили, в его трюмах лежали рулоны газетной бумаги, стояли мешки с серой и ящики с запасными
В Белом доме считали, что перехват «наглядно покажет Хрущеву, что мы переходим к усилению блокады». При этом как бы демонстрировалась сдержанность, советские суда пока оставались неприкосновенными.
К тому моменту, как весть о задержании «Маруклы» достигла Москвы, письмо президенту США уже находилось на пути в Вашингтон.
Донесение ЦРУ в пятницу 26-го свидетельствовало, что на советских ракетных базах сделан еще один шаг к завершению работ. Невзирая на блокаду, переписку, угрозы и приглашения к компромиссу, строители продолжали укладывать бетон, монтажники собирали конструкции, электрики прокладывали кабели. Час за часом, день за днем.
Президент приказал увеличить число разведывательных полетов с двух в день до двенадцати. Фактически теперь изменение обстановки фиксировалось каждый час. Началась подготовка к ночному фотографированию. Однако все это позволяло только фиксировать, но не влиять на ситуацию. Военные усилили давление, печать обвинила президента в нерешительности. Кеннеди постепенно сдавал позиции. Все громче в Исполкоме звучали голоса, ратующие за военное решение проблемы.
Утром в пятницу президент Кеннеди дал указание Государственному департаменту приступить к разработке первоочередных мер по созданию новых органов власти на Кубе после ее оккупации американской армией. Комитет начальников штабов начал практическую подготовку вторжения. Войска подтягивались к местам погрузки, гражданским судам было предписано покинуть опасный район. Ракетные установки «Онест Джон» полностью подготовили к действию. Оставалось только подстыковать ядерные боевые части.
На Кубе к встрече десанта изготовились советские «Луны» и фронтовые крылатые ракеты. Оставалась невыполненной последняя операция по установке атомных боеголовок. Сделать это было можно только с согласия Москвы. Если с Москвой сохранится связь. В противном случае вся ответственность ложилась на плечи Плиева.
Приготовления к высадке не остались незамеченными. Поступающие в течение пятницы в Москву донесения разведки сводились к одному — вторжение неминуемо.
В воздухе все ощутимее пахло порохом. МИД и КГБ обратились с просьбой дать разрешение на предупреждение зарубежных представительств, в первую очередь в США, о чрезвычайной ситуации. Это означало подготовку на случай возникновения войны. Согласно инструкции, секретные документы надлежало подготовить к уничтожению немедленно, а шифры — по специальному приказу. Отец санкционировал тревожное послание. Он считал, что от этого вреда не будет. Возможно даже, что подобная суета пойдет на пользу. Ее зафиксирует американская контрразведка. Хотя, если решение об атаке принято, это уже ни на что не повлияет.
После обеда Президиум ЦК собрался снова. Ожидали текст письма к Кеннеди. Как всегда, не хватало последней минуты, допечатывали, считывали. Наконец все готово. Послание получилось сумбурным, это почувствовал и отец, он внес некоторые изменения своей рукой. Времени ни на коренную переделку, ни даже на повторную перепечатку, он считал, не оставалось.
Взявшись за авторучку, отец еще раз поднял голову: «Все согласны?» Члены коллективного руководства дружно закивали головами. Отец размашисто подписал и, протягивая письмо помощнику полуприказал-полупопросил Громыко: