Никита Изотов
Шрифт:
— Ты подожди, подожди… Навыки-то я не растерял. — Никита Алексеевич настоял на своем и 11 сентября спустился на участок № 10 пласта «Девятка». По опыту Стаханова он попросил вдвое увеличить число крепильщиков.
Ровно в восемь утра ударила дробь отбойного молотка в уступе Изотова. Он знал пласт «Девятку», его капризы и слабые стороны, заранее все осмотрел, изучил, наметил схему зарубки. И теперь уголь плавно шел вниз, напоминая разлившийся в половодье ручеек. За ним едва успевали крепить пять человек, одобрительно покрикивали: «Ну ты, Лексеич, даешь, шибче врубовки рубишь!..»
Через два часа Изотов сделал передышку, спросил: «Сколько?..» Ему ответили, что уже нарублено почти 100 тонн. Снизу, из штрека, прилез машинист электровоза, взмолился:
— Да
А Никита рубил и рубил, вжимаясь в податливый пласт пикой молотка, сливаясь с ним, его дробной привычной песней. Кто-то тронул его за плечо, крикнул в ухо, что все, конец смены, и они друг за дружкой потянулись из лавы. Нижний уступ и люк в самом деле оказались завалены углем, и бригада с трудом выбралась на откаточный штрек.
— Победа, Никита, полная. Победа! — кричал ликующий начальник участка. — Двести сорок тонн… Да такого мир не знал!
У ствола уже собрались сотни шахтеров с женами и детьми, многие только из шахты, с соседних участков, но домой никто не хотел уходить. И когда из клети вышел Изотов с товарищами, их встретили цветами, аплодисментами. Плакат сообщал, что за смену выполнено более 30 норм!
— Спасибо за встречу и цветы, спасибо нашим дорогим шахтерским подругам, — сказал Изотов. — О чем хочу сказать? Не предел эти тридцать норм. А это уже серьезный разговор, мужской. Потому попрошу ударников и всех, кто хочет, перейти в нарядную. Впечатлениями надо поделиться, коли уж я теперь «стахановцем» стал.
В нарядной, где собрались и члены шахтпарткома, Изотов перечислил трудности, с которыми столкнулся: давление падало в шланге, откатка не успевала, попадался крепильщикам нестандартный лес… Если устранить недоделки да лучше продумать организацию откатки в штреке, то рекорд Стаханова может стать нормой для многих опытных забойщиков.
Вечером домой к Изотову заглянул Федор Артюхов. Сел степенно в угол, от домашнего кваса отказался, попросил:
— Никита, выдь на миг…
— Ты чего такой благостный? — добродушно спросил Изотов, поднимаясь из-за стола. — В церковь собрался?
— Ага, только в подземную, елкина мать, — не выдержал Артюхов. — Благослови на подвиг.
— На рекорд хочешь? — сразу понял Изотов и, загоревшись, стал убеждать Федора замахнуться на триста тоны. — У меня, вишь, неполадки сказались — давление в воздухопроводе падало, откатка не успевала. Да я сам крепить за тобой пойду, — закончил он с жаром.
Участок для Артюхова подготовили на 13 сентября. Завшахтой серьезно спросил, не отложить ли на день, все же число такое.
— В самый раз будет, Иван Артемович, — не согласился Артюхов. — Сразу двух зайцев убьем, елкина мать. Если рекорд дам, то верующие скажут, что сам сатана ударников остерегается.
За смену Федор Артюхов нарубил отбойным молотком 310 тонн угля.
В середине сентября на угольных предприятиях Донбасса проходили собрания. На них читали вслух телеграмму наркома Орджоникидзе: «Это замечательное движение героев угольного Донбасса — большевиков партийных и не партийных — новое блестящее доказательство, какими огромными возможностями мы располагаем и как отстали от жизни те горе-руководители, которые только и ищут объективные причины для оправдания своей плохой работы, плохого руководства.
Теперь весь вопрос в том, чтобы на опыте этих товарищей организовать работу по добыче угля и поднять на новую высоту производительность труда во всем Донбассе и во всех угольных бассейнах.
Я не скрою, что сильно опасаюсь, что это движение встретит со стороны некоторых отсталых руководителей обывательский скептицизм, что на деле будет означать саботаж. Таких горе-руководителей немедленно надо отстранять».
Трудно отрываться от родной земли. Ну а что делать, если все экзамены позади, успешно прошел собеседование, и он, Изотов, зачислен слушателем Промакадемии? А еще жальче расставаться с участком, хлопками, что покорили «Мазурку», сами выросли. Взять
— Шахтерской выучки, — поддакнул Изотов. — Да встретимся, вернемся еще на «Кочегарку»…
Не думал он, что жизнь иначе распорядится.
В Промакадемии только и разговоров было, что о Стаханове, о котором теперь писали все газеты, помещали его фотографии. Называли имена последователей кадиевского забойщика, новые рекорды в разных отраслях народного хозяйства. Слово «стахановцы» сразу вошло в сознание миллионов людей, послужило толчком к проявлению массового энтузиазма; рекорды становились нормой, а вслед за ними рождались новые рекорды. Простые крестьянские парни, ставшие к заморским станкам, к изумлению представителей западных фирм, втрое перекрывали технические параметры, указанные в паспортах машин и механизмов. Дерзновение стало отличительной чертой пятилетки, все новые имена появлялись на рабочем Олимпе — мариупольский металлург Мазай, горьковскии кузнец Бусыгин, вичугские ткачихи Виноградовы, ленинградский обувщик Сметании, трактористка Ангелина, паровозный машинист из Донбасса Кривонос… Вот небольшое вроде бы сообщение. На Сельмашстрой в Ростов-на-Дону привезли сложнейшие четырехшпиндельные станки, стали инструкторы-американцы на разных режимах их опробовать, без спешки. Потихоньку от них слесарь Александр Кудлаенко научился управлять этими станками. Так и стал комсомолец первым на заводе автоматчиком, а после — начальником главного конвейера. Небольшой штрих тех лет, когда энтузиазм рождал все новых малых и больших героев.
Промакадемия выделила Изотову трехкомнатную квартиру, и он перевез жену и двух дочек, Зину и Тамару, в Москву. Вечерами подолгу гулял с ними, водил к Кремлю, на Красную площадь, благо близко жили, на Покровке. Да и не мог он один, без семьи. Очень любил Надежду, любил за мягкую покорность, с какой переносила она частые разлуки, ночные бдения в шахте, любил за терпение — никогда голоса не повысит, все «Никита» да «Никита». И он звал ее Надюшей, часто, как маленькую, сажал на колени, гладил по голове. Дочек баловал, никогда не ругал, старался объяснить, если что не так делали. Да и вообще очень любил детей, потому и в Горловке и в Москве возле Изотова всегда было много детворы. Когда машина появилась, часто сажал своих и соседских детей на мягкие сиденья, вез в лес — природу любил самозабвенно. А каждый март — всегда с семьей за первыми подснежниками. В предпраздничные дни ноября решил он съездить в Подмосковный бассейн, благо рядом — не Горловка. Сказано — сделано, и вот уже Никита Алексеевич в спецовке, с лампой идет по подземным коридорам шахты-новостройки № 12. Диву дается — не шахта, а подземный завод — сколько в забоях техники! И в то же время с удивлением узнает, что шахта не справляется с планом. Во время знакомства сам сталкивался с группами простаивающих горняков, беседовал с ними. Когда поднялись наверх, то в кабинете заведующего шахтой откровенно заявил, что трудности и объективные причины, на которые ссылаются итээровцы, во многом придуманы, ссылки на неустойчивую кровлю — тем более.
— Не хватает порядка, организованности, — подытожил он разговор. — Такого же мнения, кстати, ваши ударники, что сидят без дела при такой технике…
Вывел его из себя разговор в шахте с одним из начальников участков. Когда Изотов залез в лаву, он увидел, как забойщики молотками подрубают пласт перед бурением и взрывными работами. Поинтересовался, почему не врубовкой?.. Ему разъяснил инженер:
— Кровля слабая, да и нависла еще. К тому же люди неопытные.
Пригляделся Изотов — мать честная, кровля-то закреплена не по паспорту, оттого и нависла, запасные выходы породой забиты, лесом.