Никита Никуда

Грим

– Держит... И как будто назад потягивает... Тащите же меня, господа.

– А ну как отпустит ваши ремни и ухватит за ногу?

Поручик внял. Придерживаясь одной рукой за бордюр, окаймлявший это отверстие, он другой высвободил перекинутый через голову ремень с кобурой. А в следующее мгновенье уже попирал газон.

– Черт, - выругался он.
– Эскюзе, опять же...

– Запах от вас, мужчины...

– Пардон.

– Вы мне, поручик, напоминаете идиота своим счастливым лицом, - сказала Изольда, сама лучась и сияя.

Лицо поручика было не то чтобы счастливо,

но все еще красно от претерпленных натуг и неловкости перед дамой, но, сколько в этом багровом лице было от идиота, сколько от другого счастливца, сказать было трудно.

– Что это за место, господа? Селеноград? Дыра-на-Дону? Атлантида-на-Дне? Не сего ли града взыскуете, поручик? Откуда здесь взялся сей небесный Иерусалим?
– спросил полковник, иронически оглядев легкомысленные заведения, окружавшие площадь.
– Надо обратиться в какое-то консульство. Или начальство какое-нибудь найти. Не откажите в любезности!
– обратился он к прохожим студентам.
– Где у вас генерал-губернатор сидит?

Молодые люди переглянулись, о чем-то перемолвились между собой, но не рискнули приблизиться.

– Зайдите в 'Милости просим', - посоветовали они издали.
– Там вам кто-нибудь объяснит.

– Интересные свойства у этой трубы, - сказал поручик, в одиночку ворочая тяжелый чугунный пятак, который они с полковником, вылезая, сдвинули.
– Смотришь с одного конца - микрокосм, смотришь с другого - макро.
– Он последний раз заглянул в отверстие и опустил крышку на люк.
– К губернатору в таком виде нас не пропустят, господа.

– Так давайте же, как эти любезные люди советуют, постучимся в этот постоялый дворец, - сказала Изольда.

– Милости просим, - сказал им швейцар, цитируя вывеску заведения.

Лицо его сплошь заросло волосами, даже лоб казался лохматым из-за спутанных прядей, сквозь которые, словно зверь из зарослей, настороженно выглядывали глаза. Некоторое время он присматривался к визитерам, не выпуская ручку двери, потом, что-то прикинув в уме, освободил проход.

– А с осликом можно?
– спросил Антон.

– С осликом можно, - сказал швейцар.
– А с этими - нет. Нам нельзя, чтоб воняло. Но ежели господа согласны помыться и одеянья сменить...

– Да где ж им помыться?
– вступилась за офицеров Изольда.

– Я укажу. Наверх в таком виде вам покуда нельзя. В подсобке есть ванная. Только из платья у нас нет ничего, окромя пижам.

Наверх вела лестница. Очевидно, в гостиничные номера. Двери справа были распахнуты, в которые и проследовали путешественники за неторопливым швейцаром. Первым делом бросались в глаза огромные, в половину стены, часы, да плакаты по стенам - 'Будьте здоровы!', 'Будьте добры!', 'Будьте взаимно вежливы!'. Вне всяких сомнений, это был ресторан. Зал был бы совершенно пуст, если б не парочка за столиком у окна, под плакатом 'Будьте любезны!'. Девушка была очень красива в своем белом, почти подвенечном платье. Да она б и в любой одежде оставалась такой. Мужчина...

– Штабс!
– не поверил глазам поручик.
– Живой, здоровый! И невеста при нем! Вы ведь Катя?
– Он бросился, было,

к ним, но остановился на почтительном расстоянии, вновь покраснев.
– Он про вас мне рассказывал. Мое почтение, царевна, - издали крикнул он.

– Потом ужо познакомитесь, - поторопил строгий распорядитель.
– Пожалуйте в ванную. А вы руки сполосните хотя бы.

Последняя фраза относилась к Антону с Изольдой, которые выглядели относительно чисто.

– Я так рада... так рада...
– не находила слов Изольда.
– И здоровье, и...
– обернулась она к Кате, - и вы...

– Оклемался в хорошем климате, - сказал Павличенко, стесняясь своей улыбки, которую никак не удавалось прогнать с лица.

– Я про вас уже все знаю, - сказала Катя.
– Сережа мне рассказал, пока мы вас дожидались.

– Почему же вы так были уверены, что придем?
– спросил Антон

– Хозяин нас убедил. Этот человек, что сейчас вас впустил, уверял нас, что вы, господа, непременно с минуты на минуту явитесь. Мы и поверили. И не напрасно, как видите.

В тарелочках, что стояли перед ними, был какой-то шпинат, но они к нему не притрагивались. Собака с ослом беспрепятственно гуляли по залу, никто им не мешал заглядывать в подсобки, совать носы в каждый угол, и до тех пор, пока не вернулся хозяин с вымытыми и одетыми в пижаму офицерами, дела до них никому не было. Да и хозяин, он же швейцар, не был с ними особо строг.

Поручик оказался облачен в голубенькую в блеклых цветочках пижаму, а полковник - в розовую, без цветов, обе были малы. Полковник отнесся к пижаме критически.

– У вас только эти расцветки, мэтр? И нельзя ли послать кого-нибудь купить что-либо более приличествующее?

– Уже послано, - буркнул лохматый распорядитель.
– А покуда и в этих пощеголяете.

– Значит, и доктор, и матрос должны появиться, - сказал поручик.

– Черт, совсем, было, забыл.

Штабс-капитан сунул руку в карман и вынул, держа за талию, небольшого матросика, поставил его на стол. К удивлению и радости, к которой и ужас примешивался, этот двухдюймовый матрос оказался живой.

– Володя! Володичка!
– вскричала Изольда тоном чеховской няньки.
– Бублик ты мой надкушенный, - умилялась она его малости.

Матросик не давался в руки, кутался в носовой платок и что-то кричал, но его писк был тоньше мышиного.

– Откуда он у тебя?
– спросил Антон.

– Упал ко мне в карман, когда я мимо утеса грёб.

– Ма-аленький, - растрогалась Изольда, пестуя его, не выше перста.
– Как же ты так? Обидел кто? Или сам обиделся? Я тебя в ухе на ниточке буду носить.

Матросик вырвался из ее пальцев и побежал по столу, наступая в тарелки. Жесты его выражали гнев. Подошедший ослик попытался слизнуть его языком, одновременно порываясь что-то сказать, но Антон ткнул его кулаком в морду, опасаясь, что он сболтнет лишнего.

– Й-а!

– Чего орешь?

– Нет, это я, - сказал поручик.
– Он мне на ногу наступил.

– Теперь нам только доктора не хватает, господа, - сказал штабс-капитан.

– А это не он ли?
– сказала Катя, указывая за окно.